— Монахи.
Они стояли на углу, и носильщик повернулся и показал в направлении, откуда пришли монахи.
— А эти из Шведагона, сэр. Тут все, кто не солдаты, приходят посмотреть на Шведагон.
Эдгар обнаружил, что они стоят у подножия склона, усеянного дюжиной маленьких пагод, взбирающихся к золотой пирамиде, которая «подмигивала» ему еще на реке. Теперь же она стояла, возвышаясь, гораздо ближе и казалась массивной. Вереницы паломников стягивались к основанию лестницы. Эдгар знал, что казармы британской армии разместились вокруг пагоды, но представить не мог, что это настолько близко. С неохотой он последовал за носильщиком, который уже перешел дорогу и продолжил идти по переулку. Они дошли до отгороженного в конце длинного барака, у которого был отдельный вход. Носильщик опустил на землю чемоданы и открыл дверь.
Это была скромная квартирка, в которой останавливались приезжающие офицеры. Носильщик объяснил ему, что все строения кругом — это гарнизонные казармы: «Поэтому, если вам что-нибудь будет нужно, сэр, стучитесь в любую дверь». Он поклонился и попросил позволения удалиться. Эдгар прождал ровно столько, чтобы стих звук его шагов, после чего открыл дверь и направился обратно по переулку, остановившись у подножия длинной череды ступеней, поднимающихся к храму. Надпись на вывешенном плакате: «Запрещается проходить в обуви и с зонтами» — напомнила ему об инциденте, послужившем поводом к началу Третьей англо-бирманской войны.
Тогда британские послы отказались снять обувь в присутствии бирманской королевской семьи. Он опустился на одно колено, потом на другое, по очереди развязал шнурки и начал долгое восхождение с ботинками в руках, ступая белыми ногами по влажным и прохладным ступенькам.
Продавцы предлагали паломникам самые разнообразные пулеметы со священной символикой: живописные и скульптурные изображения Будды, жасминовые гирлянды, книги и веера из перьев, а также корзины с богатым выбором съестного, пучки ароматических палочек, золотые листки и сделанные из тонкой серебряной фольги цветы лотоса. Торговцы старались спрятаться в тени от палящего солнца. Лестница была запружена паломниками — монахами, нищими, элегантными бирманскими женщинами в своих лучших нарядах. Наконец добравшись до вершины холма, Эдгар прошел под причудливо украшенным портиком и вышел на просторную мощенную мрамором площадь, над которой сверкали золотом купола малых пагод. Толпа молящихся двигалась по часовой стрелке, каждый из них, проходя мимо, с любопытством взирал на высокого англичанина. Он присоединился к потоку людских фигур и, влекомый его упорным течением, начал двигаться мимо рядов маленьких строений, похожих на часовни, и преклонивших колена молящихся, перебирающих четки, сделанные из каких-то крупных семян. Эдгар шел, глядя вверх, на пагоду. Она напоминала колокол, на сужающуюся верхушку которого был водружен цилиндрический зонтик. Его ослеплял блеск позолоты, солнечные лучи отражались от белой черепицы, колышущаяся масса паломников медленно двигалась вокруг пагоды. Пройдя полпути, он остановился, чтобы передохнуть в тени и вытереть лицо платком. В этот момент он услышал мелодичный перезвон.
Вначале он не мог понять, откуда он, звуки отражались от стен многочисленных построек и смешивались с песнопениями. Он направился по маленькой дорожке, проходящей за большой каменной платформой, на которой стояла группа молящихся, повторяя за монахом странные гипнотизирующие слова. Как Эдгар позже узнал, слова эти были не на бирманском языке, а на языке пали. Музыка зазвучала громче. Под свисающими ветвями баньяна он увидел музыкантов.
Их было четверо, они подняли глаза, давая понять, что заметили его. Эдгар улыбнулся им и принялся рассматривать инструменты: барабан, доска, похожая на ксилофон, длинный, как гусиная шея, рожок и что-то вроде арфы. Последний инструмент больше всего его заинтересовал, потому что от арфы, как ему было известно, произошел клавесин, а от него, конечно же, ведет свое начало фортепиано. Это была замечательная арфа, по форме напоминавшая одновременно и корабль, и плывущего лебедя. Струны были натянуты близко друг к другу, что было возможно, как он понял, именно благодаря уникальной форме инструмента. «Какой мудрый дизайн», — подумал он. Пальцы музыканта медленно перебирали струны. Мелодия казалась ему странной, лишенной привычных гармоний, и ему было трудно уследить за ней. Высота звуков менялась, казалось, совершенно беспорядочным образом. Эдгар прислушался старательнее, но мелодия продолжала ускользать от него.
