У дверей раздался шум, и по зале пробежал шепот. Вошел какой-то крупный мужчина, весь в сверкающих знаках отличия.
— Это он? — спросил Эдгар.
— Нет, подождите. Он не такой большой. — И как только она это сказала, в залу вошел низенький толстый человечек в экстравагантно замотанной мантии. Слуги, стоявшие у дверей, упали ниц, распростершись перед ним на полу. Даже Кэррол поклонился, и Кхин Мио тоже. Глядя краем глаза на доктора, чтобы повторить его движения, Эдгар поклонился вместе со всеми. Саубва и его свита пересекли залу, и он подошел к свободной подушке рядом с Кэрролом. Они сели. Вся свита была одета в одинаковую униформу — юбки в складку с широкими поясами, на головах — белоснежные тюрбаны. Один лишь монах отличался своим внешним видом, он и отодвинувшись от своего столика, что, как понял Эдгар, означало отказ от пищи, так как монахи ничего не едят после полудня. Эдгар смотрел на монаха, пытаясь понять, что так резко отличает его от остальных. Наконец он понял, что то, что он вначале принял за очень смуглую кожу, на самом деле является густой синей татуировкой, покрывающей полностью его руки и лицо. Когда слуга зажег яркий факел в центре залы, синий цвет проявился более явственно на фоне шафранно-желтых одежд.
Кэррол говорил с саубвой на шанском языке, и хотя Эдгар не мог понять их слов, он уловил одобрительный шепот среди людей, заполнивших залу. Иерархия в распределении мест его удивила. Особенно его поразило то, что он оказался так близко к саубве и был ближе к Кэрролу, чем Кхин Мио. Слуги поднесли рисовое вино в резных металлических кубках. Доктор Кэррол поднял свой кубок и снова заговорил на шанском. Зала оживилась, а саубва выглядел особенно довольным.
— Ваше здоровье, — шепнул Кэррол.
— А что это за монах?
— Шаны зовут его Синим Монахом, я думаю, вы понимаете, почему. Это личный советник саубвы. Он никогда не путешествует без него. Когда вы будете играть, вы должны будете завоевать и сердце этого монаха.
Начали подавать обед. Такого пиршества Эдгар не видывал за все время своего пребывания в Шанских княжествах. На стол следовало блюдо за блюдом — с различными соусами и приправленные карри, миски с лапшой в густом бульоне, улитки с молодыми побегами бамбука, тыква, жаренная с перцем и луком, вяленая свинина и манго, рагу из говядины со сладкими зелеными баклажанами, салат из курятины с мятой. Собравшиеся много ели и мало говорили. Время от времени доктор оборачивался и говорил что-нибудь саубве, но по большей части они молчали, князь лишь отдельными междометиями выражал одобрение кушаньям. Наконец, после бессчетного количества блюд, каждое из которых вполне могло завершить обед, подали поднос с орехами бетеля, и шаны начали увлеченно жевать, сплевывая в принесенные с собой плевательницы. Наконец саубва откинулся назад и, поглаживая одной рукой живот, заговорил с доктором. Кэррол повернулся к настройщику.
— Наш князь готов слушать музыку. Вы можете пойти в музыкальную залу первым, чтобы подготовиться. Пожалуйста, поклонитесь ему, когда встанете, и не поднимайте головы, пока не выйдете отсюда.
Небо этой ночью было особенно ясным, дорожка вся была залита лунным светом, а многочисленные факелы только усиливали этот эффект. Эдгар шел вверх, грудь его переполняли предчувствия и опасения. У дверей музыкальной залы стоял караульный, это был тот самый юноша, которого Эдгар запомнил по завтракам у реки. Эдгар кивнул ему, и юноша низко поклонился, что было совершенно излишним, ведь настройщик пришел один.
В свете факелов комната казалась больше, чем она была на самом деле. Рояль стоял у одной из стен. Кто-то разложил на полу подушки. «Это похоже на настоящий салон», — подумал Эдгар. В дальнем конце залы окно с видом на реку было открыто, и казалось, помещение вот-вот наполнится водами Салуина — настолько бурным было его течение. Эдгар подошел к роялю. С него были убраны покрывала, и он присел на скамью. Он знал, что ему не нужно касаться клавиш — не стоило раньше времени открывать, что он будет играть, и к тому же он не хотел, чтобы остальные подумали, будто он начал без них. Поэтому Эдгар просто сидел с закрытыми глазами и представлял себе движения пальцев и звучание музыки.
