— Ксендз, — ответил начальник. — Он без памяти любит корнишоны. Я знаю, что он сделал порядочный запас.
Паренек молча слушал и, прикусив нижнюю губу, что-то записывал в замусоленную тетрадку. Наконец, он закрыл ее и встал.
— Я поехал. А вы будьте начеку. Вы головой отвечаете за спокойствие в городе. Нынешней осенью решено провести ряд широких политических мероприятий, и нельзя допустить, чтобы их сорвал классовый враг. Надеюсь, что до осени мы ликвидируем еще одну банду.
— Есть, товарищ капитан, — сказал начальник уездного ОБ.
Они распрощались, крепко пожав друг другу руки. Но паренек не сразу уехал из местечка. Он обошел все бары, на рынке внимательно присмотрелся к кооперативу «Хлебороб», обследовал его со двора, где в маленьком запущенном садике росли подсолнухи и пионы. В окнах соседнего домика висели большие гроздья винограда, их продавала садовница, счастливая обладательница южного участка. Выпив для храбрости две рюмки сливянки в баре на рыночной площади, паренек направился вглубь парка, обошел плебанию с тыла, вошел во двор и смело открыл дверь. Старая экономка, коловшая в сенях лучину на растопку, подняла голову и, отогнав любопытных кур, спросила:
— Вам кого?
— Ксендза-декана.
— А его дома нет.
— А я знаю, что дома.
— А вот и нет его.
— Кого это бог привел, Кондрася? — спросил сверху ксендз, неожиданно появившийся на лестнице.
— Я хотел бы поговорить с вами, ваше преподобие, — сказал посетитель и без дальнейших церемоний взошел наверх.
— По личному делу?
— По вопросу веры и совести.
Только теперь ксендз-декан посмотрел на него внимательно. У паренька были красные веки, как будто он не выспался, располагающая улыбка; одет он был в короткую куртку, дорожный пыльник, высокие глянцевитые офицерские сапоги и слишком щеголеватые бриджа, отдававшие деревенским шиком. От него как будто попахивало водкой. Приметил ксендз и руки, загрубелые, привычные к плугу, и ворот, по-крестьянски застегнутый по самую шею, без галстука.
— Пожалуйте наверх, — сказал ксендз-декан.
Паренек в свою очередь приглядывался к хозяину. Из-под беспорядочной черной шевелюры, в которой выделялась розоватая тонзура, на него смотрели зоркие и проницательные глаза. Энергичные брови срослись у переносицы, на младенчески розовых щеках проступал темный след тщательно выбритой растительности. На лестнице он казался высоким, но, когда оба стали рядом на площадке, обнаружилось, что он ниже своего гостя. Он ввел его в комнату, закрыл дверь и спросил:
— Чем могу служить?
Паренек ответил не сразу. Он с любопытством оглядывал кабинет, заставленный книжными полками, обратил внимание на письменный стол, очень изысканный, старинный. В открытое окно вливались запахи осени, внизу, в долине, видны были парк и постройки госхоза, дальше — широкие ровные поля, где сейчас распахивали жнивье, высокие груды свеклы, редкие ряды придорожных тополей и верб, зеркала прудов — будущих образцовых питомников карпов и осетров, а за ними — трубы шамотного завода, который изменит когда-нибудь весь облик городка, разгонит бандитов и самогонщиков, выкорчует мещанство и обывательщину, «Не будут тогда в избах ребятишки ползать по земляному полу», — подумал капитан и вздохнул. В свободные минуты он занимался увлекательной проблемой перестройки глухих польских местечек, таких, как Прасныш, Вольбром, Серпц, Демблин — разоренных войной, одряхлевших за многовековое свое существование в роли сонных посредников между отсталой, темной деревней и грязными большими промышленными городами. Он посещал курсы архитекторов, жадно расспрашивал всех знакомых строителей о ходе реконструкции, увлекался каждым новым проектом, как другие увлекаются шахматами, женщинами, скачками, кошками, книгами, детьми. Разные бывают у людей вкусы и склонности.
«Однако вернемся к действительности», — сказал себе капитан и обратился к ксендзу:
— Ваше преподобие, я пришел к вам из «Подпольной армии».
— Слушаю вас, — сказал ксендз, как бы пропустив мимо ушей эти слова.
— Я хотел бы обвенчаться.
— Венчает наш викарий.
— Простите, но я хотел у вас узнать… Видите ли, ваше преподобие, мне и моей невесте пришлось бежать из одного уезда… это под Лодзью, — добавил он доверительным тоном. — Тамошнему ксендзу обо мне слишком многое известно. Теперь мне надолго придется расстаться с невестой, я направляюсь во Вроцлав к Филипповичу… Вы, конечно, знаете Филипповича?
