Эндрю освободился от его рук и снова оседлал лошадь Дэнди.
– Еще раз, – скомандовал он. Его тон нисколько не потеплел по отношению к Роману, но по крайней мере Эндрю уже с ним говорил – хотя только потому, что в этом нуждался.
– Пожалуй, хватит, – окликнула она.
Они притворились, что не слышат, и Эндрю сделал еще круг. Тристу раздосадовало, что эти двое действуют в союзе против нее. Эта машина ей перестала нравиться. Так неестественно лететь с большой скоростью, отталкиваясь ногами, но Роман – конечно, этот сумасбродный человек любит все, что опасно и безрассудно, – был без ума от этого устройства, как и ее сын. Роман взапуски несся за мальчиком, подталкивая велосипед и приводя Эндрю в восторг от скорости, и уже не было заметно, что Роман поддерживает седло.
Наконец они перестали ее мучить, и Эндрю спустился с велосипеда.
– Ты видела, мама?
– Видела, – ответила она, с силой прижимая к себе малыша.
Роман торжествующе улыбнулся.
Остальная часть вечера не могла идти ни в какое сравнение с таким захватывающим приключением, но и она прошла достаточно хорошо. Купив мороженое, они прогулялись по аллее, осматривая выставки или задерживаясь, завидев какое-нибудь представление. Встретив Дэвида и Люси, Эндрю взял дядю за руку. Когда вся компания вернулась домой, он уже едва держался на ногах.
– Давай я занесу его наверх.
– Я привыкла носить его, – ответила Триста, но, заметив решимость на лице Романа, не стала возражать. Он взял мальчика на руки. Тот не протестовал, когда Роман нес его в детскую.
Эндрю в руках отца выглядел совсем маленьким. Лицо Романа было каменным, не выражая никаких чувств. Он положил Эндрю на кровать и немного отступил назад. Триста же опустилась на кровать и стянула с Эндрю башмаки и носки, раздела его до нижней одежды и натянула ему через голову ночную рубашку.
Уложив его, Триста подоткнула одеяло и поцеловала сына в лоб. Он поежился и легонько вздохнул во сне. Выпрямившись, она увидела, что Роман затих в углу, молча наблюдая за обычным вечерним ритуалом.
– Хочешь что-нибудь выпить в гостиной? – спросила она и тут же удивилась – зачем она это спросила?
– Хочу, – просто ответил Роман и последовал за ней вниз по лестнице.
Когда они сели в гостиной – Триста со сладким вином на донышке бокала, а Роман со стаканчиком бренди, – она сказала:
– Спасибо тебе за этот вечер. Эндрю замечательно провел время.
– А ты? Тебе понравилось?
– Кроме того времени, когда вы испытывали мое терпение с лошадью Дэнди, я получила море удовольствия.
– Странно.
– Почему?
– Там был я. Думаю, если бы ты посетила парк отдыха с Люси или со столь почитаемым дядей Дэвидом, вы бы провели время гораздо интереснее. Эндрю определенно был бы больше рад.
– Тебе не стоит обижаться. Он привыкнет.
– Ты так думаешь? – бросил на нее изучающий взгляд Роман.
Она не ответила, не будучи уверена в этом. Вторжение Романа в жизнь их маленькой семьи многое перевернуло. Она теперь не могла сказать, что хорошо, а что плохо.
Триста никогда не считала сына нелюдимым – тем не менее Романа он продолжал чураться. Что бы он ни испытывал по отношению к этому человеку, это чувство было глубоким, и, похоже, ничто не могло его изменить.
Но вот что касается ее самой... это было для нее сюрпризом. Она не могла объяснить почему, но она оттаяла по отношению к Роману. Может быть, просто потому, что все, чего она боялась, произошло, так что Романа можно было больше не опасаться. Он узнал ее самый большой секрет и никак не попытался отомстить за ее бегство.
Она думала, что он по-прежнему будет груб. Но она ошиблась. Оказалось, что Роман может быть не только терпеливым – непонятно, где он мог этому научиться, – но и вполне тактичным. И даже на редкость обходительным. И Триста не могла понять, почему ее сын продолжает держаться с ним так враждебно.
Но она-то к этой обходительности относилась иначе. Роман встряхнул бренди в стаканчике и посмотрел на него сквозь стекло.
– Ты укладываешь его в постель каждый вечер? И у тебя нет для этого служанки?
– Иногда, когда меня вечером нет дома, это делает нянечка, но обычно я укладываю его сама. Не забывай, пять лет у меня не было прислуги. Эта обязанность была моей.
