Затем я вышел на улицу, в душную, совершенно летнюю уже жару, и сразу возле отеля наткнулся на первый полицейский патруль. Полицейские, несмотря на жару, были в полной боевой выкладке — поверх темно-синей формы на них были надеты бронежилеты, на локтях и коленях зафиксирована защита, на поясе — пистолеты, наручники и баллоны со слезогонкой.
Полицейские проверяли документы у всех прохожих, встав редкой, но внушительной цепью поперек бульвара. Я тут же сделал незаметный, как мне показалось, разворот, выруливая в обход кордона в переулок, но мой маневр заметил усатый капитан.
— Эй, ты, а ну, стой! Стой, тебе говорят! Стой, ты, мужик!
Все это ко мне, разумеется, совершенно не относилось, поэтому я спокойно шел к переулку до тех пор, пока капитан не оказался у меня на пути.
— Ты глухой, что ли?! — спросил он меня, выставив вперед левую руку. Она жестко уперлась мне в правое плечо. Я попробовал сбросить ее и протиснуться мимо, но он повторил заход с рукой, на этот раз уже не маскируя удар — он действительно ударил меня с левой в плечо, и я остановился.
— Документы предъявите, гражданин, — сказал он мне с плохо скрываемой ненавистью, окаменев квадратным лицом.
Его правая рука при этом легла на кобуру пистолета, а сам он внимательно следил за моими руками.
Я поднял свои руки, показав ему пустые ладони.
— Все в порядке, командир. Я просто турист. Капитан, ты не нервничай так. Я просто приехал в Одессу в гости.
Капитан неожиданно улыбнулся, убрал руку от моего плеча и уже гораздо спокойнее сказал:
— Турист, ага. Москаль, что ли? Говор тебя, извини, брат, выдает. Документы все равно придется показать, такой порядок.
Я сунул руку во внутренний карман и достал российский паспорт. Мне вдруг стало понятно, что этот документ удовлетворит одесского полицейского больше, чем приказ о награждении его Героем Украины или премией в сто долларов имени Степана Бандеры.
И правда, полицейский неспешно листал страницы моего паспорта с каким-то странным выражением на суровом лице. На прописке он задержался, потом внимательно изучил штамп военнообязанного, а потом с видимым сожалением захлопнул книжицу и вернул ее мне.
— Надолго к нам?
— К сожалению, уезжаю послезавтра.
— «К сожалению, уезжаю послезавтра», — повторил он за мной все с тем же странным выражением на суровом лице.
До меня вдруг дошло, что он хотел мне сказать.
— Понимаешь, я всего лишь журналист. Просто фиксирую, что тут у вас происходит, — объяснил я, убирая паспорт за пазуху.
— Молодцы вы там, что тут скажешь. Вы, значит, просто фиксируете, что тут у нас происходит, — опять эхом повторил он за мной.
Я заглянул ему в глаза. Его глаза смотрели на меня почти равнодушно, но некое недоумение там все-таки читалось.
Он стоял передо мной в этом своем нелепом темно-синем костюме с еще более нелепым синим бронежилетом, а позади него уже начинали галдеть группы юных отморозков с желто-голубыми флагами и свастикой на черных повязках.
— Смерть ворогам! Москаляку на гиляку! Слава Украине! Жидам смерть! Смерть ворогам! — донеслось привычное.
— Ну, ладно, иди, москаль, фиксируй, что тут у нас происходит, — сказал мне капитан. — Как твой канал называется, «Дискавери» или в «Мире животных»?
Он вдруг резко, через левое плечо, развернулся и размашистой походкой пошел к своим.
Этот поход к Куликову полю я, наверное, запомню на всю жизнь. Я неспешно шел по залитым солнцем чистым одесским улочкам, по городу, который в Советском Союзе всегда воспринимался веселым жизнерадостным мегаполисом, где живут необычайно остроумные и добрые люди. Они потом смешили весь советский народ по телевизору, создавая необычайно остроумные, веселые и жизнерадостные скетчи.
Но веселых, жизнерадостных горожан мне в этот раз по пути не попалось. Улицы были полны приезжих националистов, которые явились сюда, похоже, со всей Украины.
За три квартала до Куликова поля я наткнулся на группу злобной и пьяной молодежи в два десятка человек, которые всерьез попытались проверить у меня документы.
— Здравствуйте, добрый пан. Будьте так ласковы, покажите нам свой аусвайс, — сказал мне на непонятном языке самый жирный из них, перегородив мне путь в узком месте на символичной улице имени Бунина — популярного русского писателя.
