— Пожалуйста. Вам именно аусвайс нужно показать? — вежливо откликнулся я, доставая удостоверение польского телеканала.
— О, какой хороший аусвайс! Вы наш друг из демократической Польши. Спасибо, конечно, проходите, — сообщил мне мой упитанный друг, освобождая проход.
Я убрал свой хороший аусвайс обратно в карман и пошел себе спокойно дальше. Но внутри всё кипело — хотелось ударить жирного в челюсть, засунуть ему повязку со свастикой в рот, а потом вынуть ее и заставить проговорить мне на камеру что-нибудь общечеловеческое и толерантное, вроде: «Русские люди — это тоже люди, и они не должны подвергаться никакой дискриминации».
Но это были мечты, я понимал, что это все нереально — такой лозунг не поддержит ни одна страна демократического Европейского союза, и, тем более, его не поддержит демократическая Америка. Есть нации, которые намного равнее прочих, и русские к ним не относятся. Русским надо поднакопить еще немного ядерных ракет, систем ПВО и золота в слитках, и тогда, возможно, проблема местечкового расизма и шовинизма будет решена сразу во всем мире. Правда, к тому времени ядерных ракет и денег могут поднакопить китайцы, и по этой причине вопросы международной толерантности заиграют другими красками, но уж к этому времени, надеюсь, я буду мертвым и потому безупречно толерантным с точки зрения любого фашиста.
…Я дошел до Куликова поля и увидел там огромную толпу возбужденных, возмущенных и расстроенных людей. Насколько я понял, их не пускали на площадь возложить цветы к месту массового убийства русских жителей Одессы.
Сожженное вместе с оппозицией два года назад здание Дома профсоюзов и сама площадь были огорожены огромным забором по периметру, а на подходах к забору стояли плотные полицейские цепи. Проход осуществлялся через рамки металлодетекторов, но я спокойно прошел через них под внимательными взглядами полицейских, даже не вынимая камеру из пакета.
Рядом с рамками стояла группа спортивного вида молодых людей, многие из которых были в камуфляже. Впрочем, среди них были и просто парни в спортивных костюмах и даже несколько девушек. На собравшихся они смотрели с нескрываемой ненавистью и презрением, грызли семечки и плевали шелуху в сторону толпы.
Я достал камеру, и ко мне тут же подошли несколько женщин из числа демонстрантов.
— Хорошо, что есть пресса. Расскажите всем, что мы пришли на траурный митинг, а не драться с этими мразями. Посмотрите, какие они свиньи — они гадят там, где стоят, как животные, — возмущенно сказала мне одна из женщин, показав на нациков. Те все услышали и с явным вызовом принялись плеваться шелухой еще энергичнее.
— Наших мужиков, одесситов, кого убили, кого посадили, остальных запугали. У нас в принципе интеллигентный город, а когда сюда приезжает это нацистское быдло из Львова или Харькова, оно избивает всех очень легко, потому что некому всерьез сопротивляться. А полиция сама боится нацистов, — рассказала мне другая женщина.
Действительно, толпа одесситов вокруг меня явно не была готова к силовому противостоянию — на акцию явились, в основном, женщины и пожилые мужчины.
Полиция вела себя очень осторожно, если не сказать — пугливо. Когда часть неонацистов вдруг пошла сквозь рамки металлодетекторов, по-прежнему плюясь шелухой, теперь уже прямо в участников митинга, полицейские из оцепления даже не попытались их остановить.
Тогда перед молодыми людьми встали неровной шеренгой несколько пенсионеров.
— Уходите отсюда, вы здесь лишние, — сказала, запинаясь от страха, одна из женщин.
— Сама пошла отсюда, сепарская мразь! Здесь везде хозяин украинец! — ответил ей молодой человек в камуфляже и красно-черной кепке «Правого сектора», после чего плюнул женщине в лицо. Он тут же получил пощечину от пенсионера рядом и с радостным криком «слава Украине!» ответил серией точных и сильных ударов кулаками в пенсионера и его соседку. Они осели на асфальт, а толпа вокруг зашлась в возмущенном крике:
— Полиция, куда же вы смотрите?!
Неонацисты спокойно стояли посреди возмущенной толпы и улыбались. К ним никто не рисковал подойти, было ясно, что они ответят избиением любого несогласного.
