Наш человек в Киеве - страница 68

— Они теряют жизнь, но не веру. Их вера — это деньги. Они сохраняют ее до последнего вздоха и оставляют в наследство детям.

Я взял со стола и повертел свой пустой стакан, не зная, что ответить. Он понял это иначе и пошел к сейфу, откуда после недолгой возни извлек литровую бутылку виски Johnnie Walker.

Мы снова выпили по полстакана, и на этот раз меня серьезно повело.

— Ты служишь гнилому режиму, — сказал я прямо в солнцезащитные очки тонтон-макута.

— Насрать. Все режимы одинаковые. Лучше служить, чем пить дома на диване и потом все равно сдохнуть от алкоголизма, — отозвался он.

— Хочешь, я честно скажу тебе, кто я такой?

— Валяй, — разрешил он, ничуть не заинтригованный. Он разливал виски по стаканам. Мы снова выпили.

— Я — китайский агент Пе Тра Ше Вич, перевербованный затем русскими, а потом болгарами. И они все мне до сих пор платят за информацию, представляешь?

Я пьяно засмеялся, но он остался на удивление серьезен, старательно подсчитывая что-то на салфетке.

Потом он сказал:

— Я думал взять с тебя 50 евро. Но ты сам сказал про три разведки. Извини, братан, тогда меньше, чем 150 евро, не получится.

В моей видеокамере есть пустое гнездо под устаревший видеоразъем, куда я в любой стране мира по приезду всегда закладываю купюру в двести евро — на всякий пожарный случай. Украина не стала исключением.

Я вытащил камеру из пакетика, достал из разъема камеры купюру и положил ее на стол.

— Вот же ты какой гнусный москаль, а! Вот не можешь без унижения младшего брата. Где я тебе сейчас 50 евро сдачи возьму? — вроде как искренне возмутился капитан, разворачивая мятую купюру.

— Перестань. Виски тоже денег стоит, — успокоил я его, поднимаясь с дивана.

Первый раз в жизни до отеля меня везли на полицейской машине с сиреной и мигалками. Алена Григорьевна приняла меня у входа, как принимали в Киеве, судя по кинохронике прошлого века, только раненого украинского солдата после штурма Берлина.

К Алене Григорьевне в хостел с утра явились гости — дочка с двумя гиперактивными близнецами лет семи-восьми. Близнецы устроили в коридоре гонки на самокатах, смачно впечатываясь после поворота именно в мою дверь, так что я практически бежал из номера, понимая, что поваляться в кровати под бубнеж телевизора уже не получится. А планы на этот четверг у меня были именно такие — поспать, поскольку уже в выходные в городе намечались массовые акции, и директор любезно разрешил мне заблаговременно взять отгул, выспаться, наконец, а заодно решить всякие мелкие бытовые вопросы.

Увы, планировать здесь что-то дальше ближайших часов — значит, бросать вызов самому мирозданию. Когда я уже удирал из хостела, мироздание, в лице одного из близнецов, въехало мне самокатом в лодыжку, а когда я картинно застонал и рухнул плашмя на линолеум, второй близнец деловито предложил:

— Семен, давай отрежем дяде сломанные ножки и пришьем новые. Так делал доктор Айболит, помнишь, когда лечил зайчика, у которого трамвай отрезал ножки…

Семен согласился и жестко пнул меня самокатом по второй, здоровой ноге.

Тут мне стало ясно, что играть с этими детьми дальше небезопасно. Я попробовал встать и покинуть поле боя, но не вышло. Поле боя стремительно превращалось в операционную — близнецы уже тащили из кладовки простыни и две палки, видимо, изображающие пилы для ампутации.

Остановить это удалось простым вопросом:

— Дети, а откуда вы возьмете новые здоровые ножки для меня?

Потом я поднапрягся и процитировал:

— И сказал Айболит: «Не беда! Подавай-ка его сюда! Я пришью ему новые ножки, он опять побежит по дорожке».

В коридоре хмыкнули, и следом из-за поворота вплыла Алена Григорьевна, как всегда, в белом халате и белой косынке на круглом добродушном лице.

— Слушайте, а ведь правда, откуда доктор Айболит взял новые здоровые ножки для зайчика? — вслух удивилась хозяйка и подмигнула мне.

— Отрезал у другого зайчика, — не сговариваясь, хором предположили близнецы, оглядываясь по сторонам в поисках донора конечностей.

— Ну да, у зайчика — у мотоциклиста, наверное, — не удержался я.

В коридоре еще раз хмыкнули, и оттуда появилась довольно полная светловолосая девушка лет двадцати пяти.