Он резко, без замаха, попробовал влепить Бандере ногой по морде, но собака будто ждала удара и каким-то ловким боксерским движением корпуса уклонилась от берца, правда, при этом выпустив из пасти листовку. Потом она подпрыгнула, цапнула из рук офицера мое удостоверение и молнией унеслась с ним куда-то вниз по Крещатику.
Капитан подобрал с асфальта листовку, с интересом ее рассмотрел, потом с кривой улыбочкой сказал мне:
— Будьте так ласковы, покажите свои документы.
Вокруг заржали, а стриженый солдат даже хрюкнул от удовольствия.
— Что, сепарская морда, влип? Ищи теперь свою скотиняку, пусть она тебе документы выписывает! — раздалось из толпы.
Я молча смотрел на офицера. По бесстрастному выражению его лица было непонятно, чего он добивается.
— Пройдемте в участок, шановний, там разберемся, — наконец, сказал он мне, и пошел туда первым. Сержанты смотрели на меня неприветливо, и я не стал спорить, а послушно пошел следом за капитаном.
Мы зашли в вестибюль станции, а там — в небольшую комнату опорного пункта полиции. Капитан сел за стол, устало бросив на протертый диванчик рядом с собой мокрую фуражку. Сержанты зашли было тоже, но потом, повинуясь кивку офицера, сразу вышли, прикрыв за собой дверь.
Я остался стоять посреди этой комнаты со своим извечным пакетиком с камерой в руках.
— У вас должен быть паспорт, — сказал мне капитан, закуривая сигарету. Прямо у него за спиной висела табличка «No smoking».
— Мой паспорт лежит в номере отеля. Зачем мне паспорт в столице европейской страны, если я не нарушаю никаких законов, — сказал я спокойно.
— Затем, что нам нужно удостоверить вашу личность, — сказал капитан, раздраженно затягиваясь.
Я пожал плечами.
— Хорошо. Давайте съездим в мой отель.
Капитан докурил, загасил окурок в монументальной гранитной пепельнице на столе, потом взглянул мне в лицо.
— Мы, конечно, съездим сейчас за твоим паспортом. Но что мы там увидим?
— Что? — не понял я.
— Мы там увидим паспорт москаля! Не гражданина Болгарии, а москаля! Не пытайся меня обмануть. А то я москаля не вычислю за минуту…
Я в пятый раз за сегодняшний день пожал плечами, хотя переход на «ты» меня резанул.
Капитан протянул руку под стол, и на нем вдруг оказались два граненых стакана и бутылка водки. Он разлил мгновенно по полстакана и спрятал бутылку обратно под стол.
— Ну, давай! За успех безнадежного дела! — сказал он с кривой усмешкой.
Мы выпили, не чокаясь.
— Ну, хорошо, я действительно гражданин России. Но это же не преступление.
Капитан поправил солнцезащитные очки на носу и сказал:
— Мы — нерушимый бастион против нашествия русских. Тут никакому Путину не победить. Наши граждане преданы режиму.
Я промолчал, а он продолжил:
— Мы победим!
— А вы не боитесь коммунистов? — спросил я.
— Ну, они нам не опасны. А если опасность появится, американцы высадят морскую пехоту. Конечно, у нас в Киеве тоже есть коммунисты. Мы знаем их имена. Это безобидная публика, собираются по нескольку человек, изучают Маркса. А ты что, коммунист?
— Как же я могу быть коммунистом? Я работаю на болгарское радио, в Болгарии давно уже капитализм. Зарабатываю на украинских новостях. Я — капиталист.
Капитан снова достал бутылку водки и мгновенно разлил остатки по стаканам. Мы выпили, он спрятал пустую бутылку в пакет, а его — в урну. Меня немного повело, и я присел на диван. Все ж таки полбутылки водки за пять минут — это немного непривычно для меня.
— Раз ты капиталист, тогда тебя можно считать нашим, — сказал он даже с неким подобием любезности. — Если бы, конечно, не твое москальское происхождение.
— Зачем же меня так оскорблять?
— Гражданство не выбирают, — сказал он.
— Нет, не причисляйте меня к своим. Когда капиталистическая страна становится чересчур гнусной, она может оттолкнуть даже капиталистов.
— Капиталист всегда поддержит, если ему дать двадцать пять процентов прибыли.
— И проявить хоть немножко человечности.
— Вы рассуждаете, как человек религиозный, — хмыкнул полицейский.
— Да, может быть. Как религиозный человек, потерявший веру. Но разве вы не боитесь, что и ваши капиталисты могут потерять веру?
