— Покажите мне, как дойти до улицы Лобачевского, и я уйду.
Он показал и даже нарисовал на песке палкой схему, лишь бы я убрался поскорее.
Благотворительная столовая размещалась на территории бывшего детского садика, огороженного внушительным металлическим забором. У входа на территорию, возле единственной калитки, стоял охранник в черной униформе, рядом клубилась толпа человек в пятьдесят разношерстного злого народа, преимущественного пожилых людей. Впрочем, попадались и молодые лица — в основном, женщины.
Я показал охраннику свое удостоверение, и он пропустил меня. Слышно было, как в толпе возроптали:
— Своих пропускают.
— И тут блатные.
— На халяву пожрать всем охота.
Я прошел вокруг здания, тщетно пытаясь найти рядом вход. Он оказался с противоположной стороны, максимально далеко от калитки. Интересное логистическое решение, удивился я, однако когда дошел до крыльца, все стало понятно: там тоже клубилась очередь из желающих попасть теперь уже внутрь здания. Так местные логистики решали проблему наплыва тысяч злых и голодных людей.
Я поднял камеру на плечо. По очереди волной прошел тихий внятный ропот, но никто из этих людей не осмелился сказать мне вслух хоть слово упрека.
Потоком людей на крыльце управляли небесные ангелы — две изрядно раздраженные женщины в белых халатах и белых же колпаках с зеленой надписью «Небесные ангелы Стефании».
— Сначала заходят те, кто записан. Только потом остальные! Только потом! — кричала в толпу одна из этих добрых женщин, руками придерживая напирающих на нее людей на лестнице.
Впрочем, давили и толкались далеко не все. Многие пытались сохранить остатки достоинства, послушно стоя в ожидании команды. Таких быстро обходили более пассионарные соседи, энергично распихивая излишне вежливых громадян по сторонам.
Я наснимал себе несколько разных планов, от общих до крупных, после чего осознал, что войду вовнутрь нескоро, если и дальше буду вести себя слишком политкорректно.
Тогда я опустил камеру и подошел к крыльцу поближе, оценивая свои шансы просочиться. Из толпы на меня смотрели нехорошо, как на конкурента.
Было видно, что движение толпы сверху, с крыльца, регулировали «небесные ангелы», и толпа их слушалась.
— Вы — Игорь? Нам звонили насчет вас, проходите, — вдруг крикнул мне сверху один из «ангелов» в белом халате.
Толпа послушно расступилась передо мной, и я поднялся по крыльцу в зал.
Внутри народу было еще больше, чем на улице. Зал, плотно заставленный столиками, был полностью забит — ни одного свободного места. За каждым столиком помещалось четверо посетителей, которые ели там прямо в уличной одежде, не раздеваясь и не снимая шапок или курток.
Я поднял камеру и снова почувствовал ментальную волну упрека, впрочем, вслух ни кем не высказанную. Правда, некоторые посетители стали закрывать ладонями лица, но я таких не снимал.
Почти все ели жадно и быстро, почти все просили добавки, и её им приносили другие женщины в белых халатах.
Я заметил в зале две съемочных группы, а потом еще нескольких фотокоров.
Журналистка телеканала «Интер» брала комментарий у двух мужчин в синих морских форменных куртках, и я прошел к ним с работающей камерой. Оператор «Интера» злобно покосился на меня, но говорить ничего не стал.
Мужчины оказались бывшими работниками Херсонского судостроительного завода, крупнейшего на Украине. Причем отнюдь не рядовыми работниками — это были специалисты высочайшей квалификации, занимающиеся приемкой-передачей судов. Однако о своих перипетиях эти граждане рассказывали журналистам довольно равнодушно — после разрыва отношений с Россией завод встал, людей перевели в неоплачиваемые отпуска, через год предприятие признали банкротом. С работой в Херсоне после развала СССР и раньше было не очень хорошо, а с закрытием крупнейшего завода стало совсем плохо.
Когда в ходе интервью мужики сбивались со своих личных приключений на общую критику правительства Украины, прямо упрекая его за развал промышленности, девушка- корреспондент резко возвращала их к конкретике.
Я поснимал судостроителей, сколько мог, а когда коллеги из прочих СМИ ушли, присел к ним за стол поговорить без камеры. Без неё они мне наговорили столько, что хватило бы на книгу. Как два последних года, начиная с февраля 2014, они с горечью наблюдали за смертью любимого завода, а вместе с ним и родного города, как сначала уехали члены семьи, а потом и они сами.
