Неожиданно ко мне подошел оператор с камерой киевского телеканала. Камера у него уже была включена.
— Что можете сказать по поводу этой акции? Зачем вы пришли?
Закрывать лицо или прикидываться глухонемым было поздно, пришлось действительно отвечать:.
— Каждый раз, когда вы хлопаете в ладоши, в Африке умирает один ребенок. Вы можете это понять, наконец?! Может, вы уже прекратите хлопать в ладоши? Ради этих несчастных маленьких африканских детей!
Оператор, представительный усатый мужчина в длинном кожаном плаще, вытаращил на меня свои обалдевшие глаза.
— Пан активист, спасибо, конечно, за Африку. Но что вы можете сказать по поводу этой акции? — повторил он упавшим голосом, испуганно озираясь.
— Моя жизнь покатилась по наклонной с того момента, когда я в начальной школе не отступил на четыре клеточки вниз от домашнего задания. Стоит только отступить от правил — и все, мир рушится. Понятно вам это? Всегда отступайте на четыре клеточки вниз от домашнего задания! Не повторяйте моей ошибки!
Усатый оператор молча отвалил в сторону, даже не поблагодарив. Я выдохнул.
Эта акция в итоге оказалась точной копией того, что я снимал уже в Киеве много раз, за исключением конфликтов с националистами. Их в этот раз не было, поэтому, как я понял, не было и спортсменов- охранников в качестве силовой поддержки.
— Дай телефон, у нас часто акции сейчас проходят, буду тебя брать, ты реально представительный чувак, — сказал мне Олег по окончании мероприятия, вручая заработанные мною двести гривен.
— Да я уезжаю завтра, — соврал я, просто не понимая, как я могу дать свой личный телефон такому мутному типу. — Но в любом случае огромное тебе спасибо, очень выручил.
— Ладно, бывай, — снова легко согласился он и пошел с пачкой денег к остальным, нетерпеливо переминающимся неподалеку громадянам.
А я отправился в хостел, а потом, уже с камерой в пакетике, поторопился к стадиону «Динамо» — там, судя по огромному количеству анонсов в местной прессе, ожидалось представление поинтересней. Нацики собирались задать жару полиции и прочим силовикам, устроив натуральный факельный марш, как фашисты в свое время делали в Берлине.
На обед я, увы, не успевал в любом случае, хотя мой желудок от голода уже даже не урчал, а жалобно скулил.
Акция нациков из добровольческого батальона «Азов» оказалась оформленной на отлично, чувствовалась рука истинно арийского всеевропейского режиссера. Например, у «Азова» работали свои операторы. Это были исключительно белокурые бестии, все, как на подбор, рослые блондинки моложе тридцати лет, звонкими голосами раздающие команды объектам съемки. Где-нибудь в Европе подобное шоу устроить сейчас невозможно, насмерть заклюют левые или те же мигранты, но вот же вам, смотрите, Украина — страна возможностей.
То ли я пришел раньше, то ли националисты кого-то дожидались, но собирались они долго, не менее часа. На акцию явилась вся местная пресса, соизволила явиться и Дина. Я видел, как в толпе мелькала ее сине-белая курточка, но подходить не стал, не хотелось выглядеть назойливым.
Что характерно, полиции или национальных гвардейцев на месте не было вообще — молодчики могли бы при желании забить на месте меня или кого угодно, и им никто бы не помешал. Они и сами это чувствовали, с надменным превосходством глядя на случайных прохожих или местных журналистов. Впрочем, перед иностранными камерами юные неонацисты все же заискивали — я слышал, как Дина гаркнула на одного из сотников, чтобы он заставил своих людей полностью развернуть плакаты к ее оператору, и тот беспрекословно послушался.
Весь этот час ожидания я неспешно бродил среди готовых к построению молодых людей, вглядывался в их лица, вслушивался в разговоры, снимал короткие планы, но не решался поговорить ни с одним из них. Я просто не понимал, о чем их можно спрашивать. Не станешь же спрашивать у крокодилов — , почему, дескать, вы нападаете на людей. Кроме того, крокодилы могут в процессе разговора запросто напасть и на тебя.
Но директор был настойчив в своих требованиях сделать полноценное интервью с каким-нибудь отъявленным неонацистом, и я честно пытался найти подходящую жертву.
