— Пойдем куда-нибудь в кафе, поболтаем? — предложил ему я. Он замешкался, и я догадался, почему.
— Не волнуйся, я угощаю.
— Мне не нужны подачки, — высокомерно ответил он, но слюну сглотнул.
— Это будет платой за интервью, обычное дело, не переживай, — успокоил его я.
Он недолго раздумывал. По пути я уговорил его свернуть красный флаг и засунуть его в мой чехол со штативом.
Мы прошли метров триста в поисках подходящего заведения, пока он сам не подсказал мне место:
— Вот там хорошая столовая, дешевле, чем везде, и вкусно кормят.
Заведение оказалось без названия, но действительно популярное — нам пришлось отстоять очередь к стойке с подносами и едой, а потом очередь к кассе. Но результат был выше всяких похвал.
Первые минут десять мы оба молча и жадно ели — я никогда в жизни не пробовал такого наваристого аппетитного харчо и таких сочных пирожков с жареными потрошками, а когда перешел к фаршированным кабачкам, просто погрузился в гастрономическую нирвану. Причем, стоило мне это все меньше пяти долларов за нас обоих.
— Я, пожалуй, теперь только сюда буду обедать приходить, — начал я разговор, заметив, что Андрей доел второе блюдо.
Он кивнул, аккуратно обмакнув салфеткой тонкие губы.
— Сюда многие наши ходили. Хозяин был сочувствующий. Но после заварухи нас попросили сюда не ходить. По одному еще можно, а чтоб собрания пролетариата проводить — уже нельзя.
Я оглядел зал. В глубине дверей, ведущих в кухню, показалось бледное округлое лицо с тревожными мелкими глазками, буравящими наш столик.
— Да, это он. Смотрит, волнуется, — не поднимая головы, сказал Андрей. — Но все в порядке, мы же не проводим собрание, мы просто поесть пришли.
— Может, тебе уехать отсюда стоит? Ты молодой, здоровый, в любой стране нормально устроишься, — предложил я.
— Уехать — значит сдаться, — начал заводиться он, поднимая голову. — Нацики захватили власть в Германии, когда все уехали.
— Так ведь отсюда, с Украины, тоже все уехали уже — три миллиона эмигрантов за два года. С кем ты остался, никого нет уже из твоих товарищей, сам же видишь, — удивился я.
— А, может, и уеду, — признал он вдруг, опустив голову. — Просто я и тут никому не нужен, а за границей — тем более. Вот приеду я к вам в Россию, и что? Будто если я у вас в России начну за коммунизм агитировать, я что, не огребу? Огребу, еще как, видел в новостях, как у вас коммунистов метелят полицаи на демонстрациях.
Я пропустил мимо ушей очередное разоблачение себя как москаля, но за свободу слова в России вступился:
— У нас, как минимум, три легальных коммунистических партии действуют вообще-то. Одна, кстати, в парламенте представлена, из бюджета официально финансируется. Ходят себе на Первое мая толпами во всех городах, никто их не метелит, не придумывай. Метелят экстремистов всяких. А официальных коммунистов из КПРФ никто не обижает, не выдумывай.
— Да разве же это коммунисты, — горько отозвался он. — Это же типичные ревизионисты и соглашатели, капиталистические подпевалы и оппортунисты. Хуже того, они антисемиты и религиозные фанатики. Где там у них коммунизм, в каком месте?
— Тебе не угодишь. Но, в любом случае, нацикам в России такой воли не дают, как здесь. Националистов в России не видно и не слышно сейчас.
— Насчет этого — согласен, нациков у вас прижали. Но ведь Путин не вечен. Что будет, когда он уйдет? У вас тогда начнется такая же херня, как и здесь.
— Не начнется. Нам уезжать из страны уже некуда, так что порядок наведем по месту жительства.
— Мы вот тоже думали, что наведем порядок сами. А когда нацики начали наших людей по одному вылавливать и убивать, как-то не нашлось адекватного ответа.
Он помолчал, а потом произнес с какой-то темной, искрящейся злобой:
— Нам бы нужно было тоже их убивать, понимаешь? А мы все струсили. Надо было тоже убивать! Их же было сначала немного, ну, сто, ну, двести отморозков. Надо было их просто убивать, мразей, они бы быстро кончились!
— Да вам бы полиция не позволила. Здесь только нацикам можно, убивать……
— Это верно, полицаи за них, — согласился он. — У нас в итоге к маю 2014 года, еще даже до того, как они сожгли людей в Одессе, была перебита вся верхушка. Ну, то есть, кого убили, кого искалечили, кого запугали, а кто бежал. Мы вот в Киеве тогда остались без руководства вообще…
