Это был праздник, радость в жизни Алины, она спускалась, шла с ребенком в толпу, ей ставили на лоб красную точку и радостно окружали, чужую белую женщину на их торжестве.
Но в торгпредстве такие вылазки не одобрялись.
А она уже охотно разговаривала с местными, и ее понимали, радостно отвечали, ей дарили конфеты, осторожно, с нежностью касались беленького малыша, он был для них как божество, как нечто другое, как существо небесной красоты.
Поскольку вместе со всем коллективом, бездарным и подневольным, Алина прилежно учила ирду с приходящей хандийской учительницей, то на празднествах у нее как раз и начиналась практика.
Кстати, в их этом доме, в торговом представительстве, бывали свои, советские, торжества, первое мая, девятое мая, седьмое ноября и Новый год, на которые жены сотрудников приходили увешанные местной бижутерией с драгоценными, по их мнению, камнями, закутанные в туземные шали, шелка и батисты.
Но Алина не посещала эти вечера, ходить туда с ребенком не полагалось.
Это же были официальные заседания с докладами, только потом начинался пир и можно было и поздравлять друг друга, выпивать, галдеть и шутить по-своему, даже смеяться.
Хотя смешки не приветствовались. Руководство, Фожкины, и гость, капитан Березин, налегали на выпивку, а смеяться было нечему.
Женщины, подвыпив, нестройно запевали «То березка, то рябинка» и «Вот кто-то с горочки спустился». Алина сверху, от бассейна, все это вынуждена была слушать — празднества проходили во дворе.
Исключение представлял собой только праздник Нового года, но их было всего два за время жизни Алины в торгпредстве.
Однако наверху, у бассейна, она просиживала каждый день и поневоле познакомилась с некоторыми женами, которые тоже сидели с маленькими детьми.
И дружбы у нее завязывались через это простое общение с такими же несчастливыми бабами, экономившими каждую рунию.
Хоть репутация у нее была какая-то нехорошая, не раз Сергей поднимался к бассейну и начинал ее уводить, ласково, как сумасшедшую («ну идем, не надо, не надо это всем показывать, свои эти штуки, врач же дал таблетки, почему ты их не пьешь»).
Но хотя бы до драки на людях он не допускал себя.
А Алина знала, чем дело закончится, и деликатно, но отрицательно качала головой, прижимая к себе ребенка.
— К врачам тебя надо, — говорил он каждый раз и убирался восвояси.
Такие отношения между супругами тут были не редкость, сам главный торговый представитель не раз выходил утром в черных очках, и жена его тоже: дрались.
Они были из-под Кишинева, проверенные кадры, простой народ, но с дипломами.
Именно такими и были начальники по всему СССР.
Исключение составляли кадры в Академии наук, в Союзе архитекторов, художников и в Союзе композиторов. Им все-таки нужно было иметь какое-то специальное образование.
А, к примеру, писателями руководили люди, про которых пелось в песне: «Вышли мы все из народа, братской семьи трудовой». Чтобы уметь писать, нужно ведь просто закончить первый класс школы. И таковыми и были многие руководители Союза писателей, если они понимали, что социалистический реализм — это восхваление руководства в понятной для него форме. Люди писали пародии на произведения председателя СП Маркова, к примеру: звонок в дверь. Входит секретарь райкома, обнимает жену и говорит: «Клава, у нас будет ребенок».
Так что общение у Алины было, простое человеческое общение, так необходимое каждому.
А что делать, кто рядом живет, кто сосед, тот и друг.
С кем же еще общаться, с местными такое не одобрялось (с этими черненькими, по определению жен, с обслугой).
Ведь среди этого смуглого населения встречались и троцкисты, и сторонники западных учений, а уж буддистов было пруд пруди.
И коммунисты у них были какие-то с отклонениями, с левацкими идеями.
Поэтому руководство не общалось с тутошними, только с представителями торговых организаций, которым было не до идеологии.
А простые советские женщины делились с Алиной и своими бедами, что дома да как мама и как старшие дети (их не разрешалось тут держать), и рассказывали, где что можно подешевле купить, однако эти добрые советы были ей ни к чему: денег у Алины не было ни копейки.
