Алина не шелохнулась.
Тогда он, оставив коляску, понуро ушел.
Алина покормила ребенка, потом растянулась на лежаке и неожиданно для себя заснула под шелест дождя.
Было не так жарко, градусов двадцать пять, и дитя спало спокойно в своей коляске.
Когда забрезжил рассвет, опять появился Сергей. Бледный как полотно, с умоляющим видом, испуганный.
— Нас же вышлют, — сказал он, — ты этого добиваешься, сволочь? Что мы будем делать в Москве?
Алина молчала.
— Ну хочешь, я буду спать в кухне? Я больше тебя не трону, хочешь? Пальцем не коснусь.
Тогда она встала и пошла с коляской к лифту.
С этого дня Сергей действительно начал спать на полу в кухне, потому что покупка дивана, во-первых, вызвала бы всеобщий интерес с нехорошими последствиями, а во-вторых, стоила больших денег.
Алина же получила возможность жить по-человечески.
Они с малышом спали на большом диване.
Еще не раз ей приходилось делать переводы с французского и даже писать по-английски, когда было некому.
Так что какие-то рунии у нее водились.
Работникам платили именно в руниях, рубли тут не ходили, их никто в обменных пунктах не брал.
Алина не копила денег, в отличие от всех скуповатых жильцов этого дома, она не думала о будущем, да и на квартиру в Москве ей было не собрать при самой жесткой экономии. И даже если собрать, вступление в кооператив было для нее напрасной мечтой.
Но все равно уроки, воспринятые ею с детства, что надо покупать что подешевле, делали из нее разведчицу, аналитика и психолога в одном лице и приносили огромное счастье, когда удавалось найти хорошую вещь за копейки.
Да и все женщины этого дома знали адреса, шастали в самые дешевые магазины и на распродажи, и Алина весело ходила вместе с ними, катя перед собой коляску.
Ее даже посвятили во все местные сплетни, кто с кем спит, и кто кого бьет, и что недавно в Хилау, там что-то строили в дар хандийскому народу, там вечером в бараке муж убил жену за то, что она угостила бананом одноклассника своего сына, пришедшего в гости.
Хандийские власти пронюхали, завели дело, но наши в Хилау отправили труп на родину тайно, по железной дороге…
И мужа с ребенком отправили тем же вагоном сопровождать ящики. Преступление и наказание.
Пусть нюхает.
Рос Сережа (Вася), и Маша (Алина) постепенно из забитого, нищего, затравленного существа превратилась в хорошенькую девушку с золотыми кудрями, в красивых нарядах местного пошива и на каблучках туземного производства.
А уж тем более в купальничке.
Грудь-то у нее была грудью кормящей матери (она не прекращала кормить), а талия вернулась прежняя, 60.
Сотрудники у бассейна на нее заглядывались.
Аборигены на улице чмокали ей вслед, машины гудели и распахивались, два раза на новогодних вечерах в торгпредстве у Алины был большой успех, мужики наперебой приглашали ее танцевать, оставляя супруга сидеть с ребенком (только 31 декабря разрешалось допускать на праздник детей).
И время от времени возникал капитан КГБ Березин, который функционировал в Хандии по соседству с их торгпредством, работал под вывеской агентства АПН, пил, скучал, ездил по деревням, считал винтовки.
Несколько раз он ходил с Алиной по городу, как бы случайно с ней встретившись, рассказывал о достопримечательностях, обычаях, о публичных домах, которые тут чуть ли не за каждыми запертыми воротами, и там есть и советские девушки — и о том, что в хандийских семьях неугодных жен сжигают. Их на заднем дворе по традиции могут полить бензином из зажигалки и той же зажигалкой быстро поджечь.
Огонь — сакральная субстанция тут, прямой переход в ихний рай.
Недавно, судя по рассказам, Березин сопровождал врача из московского ожогового центра, тот приезжал консультировать врачей.
А что тут консультировать, это в местных обычаях..
Обожженные молчат, в крайнем случае говорят, что хотели покончить с собой. Потому что деваться им некуда, из больницы придется вернуться в тот же дом к свекрови. Родная семья не примет разведенную, тут девушка приносит мужу приданое, то есть мать с отцом уже потратились на нее, больше денег не дадут.
В доме здесь ведь всегда вырастает много детей.
