Кабинет декана Гордона размещался в Комптон-Холле. В здании было всего три этажа, но зато оно было довольно длинное. Греческая колоннада вдоль фасада не оставляла никаких сомнений: дом этот — храм знания. Кирпичные стены, белые двустворчатые двери. В вестибюле — доска объявлений, покрытая уже пожелтевшими листами бумаги. Студенческие общества, как и в любом другом университете: афро-американских обменов, гомосексуалистов, освободителей Палестины, борцов против апартеида в ЮАР. Правда, на лето все они самораспустились. Прошли веселые деньки.
В просторном вестибюле было безлюдно. Повсюду мрамор. Мраморный пол, мраморные перила, мраморные колонны. На стенах громадные портреты людей в профессорских мантиях. Если бы эти ученые мужи могли прочесть объявления на доске, они наверняка впали бы в бешенство, если не все поголовно, то уж большинство в точности. Коридор был ярко освещен. В тишине шаги Майрона звучали гулко и раскатисто.
Кабинет декана располагался в дальнем конце, по левую руку, дверь была заперта. Майрон громко постучал и крикнул:
— Декан Гордон!
За темными деревянными створками послышалась возня. Спустя несколько секунд дверь открылась, и Майрон увидел очки в черепаховой оправе, а потом его жиденькую шевелюру, подстриженную на старомодный лад, смазливую физиономию и ясные карие глаза. У декана были мягкие черты, как будто кто-то отшлифовал кости его лица, чтобы добавить ему благообразия. В итоге лицо получилось добродушным, честным и открытым. Майрону стало противно.
— Извините, — изрек Гордон. — Деканат откроется только завтра с утра.
— Нам надо поговорить.
Декан слегка опешил.
— Разве мы знакомы?
— Не думаю.
— Вы не из числа наших студентов.
— Да уж, едва ли.
— Позвольте спросить, кто вы такой?
Майрон, не отводя взгляда, смотрел прямо в глаза декана.
— Вы знаете, кто я такой и о чем намерен говорить с вами.
— Не имею ни малейшего понятия, что у вас на уме, к тому же я и правда очень занят…
— Вам доводилось в последнее время читать какие-нибудь журналы, пользующиеся дурной славой?
Декан Гордон вздрогнул всем телом.
— Что вы сказали?
— Я мог бы вернуться сюда, когда в деканате будет полным-полно народу, и принести членам попечительского совета кое-какое чтиво. Хотя, насколько я понимаю, они предпочитают научные статьи.
Гордон не ответил. Майрон понимающе улыбнулся. Во всяком случае, он надеялся, что улыбка выглядит именно так. Не зная, какую роль играл декан Гордон в этой таинственной истории, Майрон был вынужден продвигаться вперед ощупью.
Декан кашлянул в кулак. Впрочем, едва ли это можно было назвать кашлем. Он не прочищал горло, а скорее тянул время, собираясь с мыслями.
— Прошу вас, входите, — наконец сказал он. И попятился в кабинет.
На сей раз Майрон не ощутил никакого всасывающего эффекта, но тем не менее охотно последовал за деканом. Они миновали стол секретарши и несколько кресел. Пишущая машинка была прикрыта чехлом цвета хаки. Возможно, на случай войны.
Декан Гордон трудился в стандартном кабинете университетского чиновника. Деревянная отделка. Дипломы в рамках. Старинные гравюры с изображениями часовни университета Рестон. На столе под стеклом — газетные вырезки и почетные грамоты. На полках — всевозможные научные труды, к которым никто никогда не притрагивался. Бутафория, призванная создать атмосферу древних традиций, оставить впечатление высокоучености и преданности делу. А вот и семейная фотография — Мадлен с девочкой лет двенадцати-тринадцати. Майрон взял снимок в руки.
— Милое семейство, — сказал он и подумал: «Милашка жена».
— Благодарю. Садитесь, пожалуйста.
Майрон сел.
— Где работала Кэти?
Декан как раз усаживался в кресло, но, услышав вопрос, так и застыл на полусогнутых.
— Прошу прощения?
— Где стоял ее письменный стол?
— Чей?
— Кэти Калвер.
Декан Гордон наконец уселся — медленно, будто в горячую ванну.
