— Да перестань ты орать, объясни, что ты видела, — рявкнул на нее Мэтью.
Кэти отчаянно затрясла головой и, наконец, смогла выдавить из себя:
— Я видела, как один подкрадывается к дому, такой большой, огромный… и лицо раскрашено.
— Спокойно, идем. — Мэтью обращался не к Кэти, а к Тилли. Все трое бросились в гостиную. Мэтью сдернул со стены над камином ружье, затем поспешно откинул крышку стоявшего на столе ящичка и достал два кольта. Один протянул Тилли, другой — Кэти. Руки плохо слушались ее, и она никак не могла удержать револьвер. — Держи, держи крепче, — сурово произнес Мэтью. — До конца ночи ты еще порадуешься, что он у тебя есть. А теперь запомни, — он крепко сжал ее плечо, — если они подойдут к тебе близко, стреляй в себя, не задумываясь. Поняла?
Кэти была не в состоянии вымолвить ни слова. Она обливалась холодным потом, а тело ее била крупная дрожь.
Все это время Тилли молчала. Два раза она подняла глаза к потолку, где в комнате наверху плакали дети. Когда Мэтью подтолкнул к ней Кэти, она крепко взяла девушку за руку и усадила на пол с одной стороны окна, а сама заняла позицию по другую сторону.
Мэтью прошел к окну, расположенному слева от двери. Он взвел курок, осторожно оглядел двор и притаился в ожидании.
Снаружи не доносилось ни звука, но он знал, как бывает обманчива тишина. Он уже слышал достаточно много кошмарных историй, и знал, что индейцы обычно подкрадывались бесшумно, выводили за частокол всех лошадей и оставляли несколько воинов приглядывать за ними. А их собственные лошади стояли наготове. Закончив свое черное дело, они перекидывали пленников через седло и быстро уносились прочь к своему лагерю, который мог находиться на расстоянии в несколько сотен миль от места набега. Индейцы могли скакать по сотне миль в день, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить лошадей. Если бы не страх, который Мэтью, как и все белые поселенцы, испытывал перед индейцами, он бы по-настоящему восхищался ими, как искусными наездниками. Мэтью, к счастью, знал о набегах индейцев только по рассказам. Ему не приходилось видеть и ужасающих последствий их налетов. Но и того, что он слышал, было вполне достаточно, чтобы он твердо решил застрелить Тилли и детей, только бы они не попали в руки индейцев, особенно команчей.
Когда он впервые сюда приехал, его предупредили, что в случае опасности три выстрела будут сигналом тревоги для всего поселения. Но пока он не слышал ни одного выстрела. Видимо, индейцы решили начать с их дома.
Внезапно он вспомнил о задней двери. Заперта ли она? Он сам никогда ее не запирал.
— Кэти, — шепотом позвал он, — пойди и запри заднюю дверь.
Когда у окна никто не пошевелился, Мэтью метнулся через комнату, потом бегом проскочил кухню и закрыл дверь на засов. Он позволил себе остановиться на мгновение, чтобы перевести дух и сразу же вернулся к окну в гостиной.
В ярком свете луны во дворе не наблюдалось никакого движения. Мэтью размышлял, нужно ли ему подавать сигнал тревоги. Но для этого он должен открыто окно. А малейший скрип привлечет внимание, и индейцы начнут атаковать.
Раздумывая и вглядываясь в ночь Мэтью уловил какое-то движение у дальнего конца дома, где находились запасы мяса. Может быть, налетчиков в первую очередь интересовала провизия? Мэтью слышал, что в суровые зимы и когда сокращалось поголовье бизонов и оленей, индейцы в небольших поселках голодали и многие умирали от голода, не спасало их и то, что они пускали под нож лошадей. Это усугубляло их положение, так как без лошадей они не могли охотиться.
Шум усиливался. Они тащили мясо наружу, как предположил Мэтью, наверное, перевернули одну из бочек. Вчера он засолил три свиные туши.
Мэтью вдруг увидел темную массу: его тело напряглось. Опустившись на колено, он осторожно открыл окно, пристроил дуло ружья на подоконник и замер в ожидании. На луну набежала тень, но Мэтью разглядел двигавшуюся в его сторону фигуру, тяжелая поступь которой совсем не походила на беззвучную походку индейцев.
Освобожденная от облаков луна, осветила двор, и Мэтью наконец смог как следует разглядеть непрошеных гостей. Почти у самых дверей он увидел огромных размеров медведя возле которого лежала часть свиной туши и вцепившегося в нее медвежонка.
