ПЕРВОЕ ПРАВИЛО ФУТБОЛА – не дать противнику понять план игры. А я свой план взял и раскрыл. Допустим, я без остановки думаю о девушке, но это не значит, что я тот парень, который наладит всю ее жизнь.
– Я не хочу сделать тебе больно.
– Все небезразличные мне люди делают мне больно, – говорит она. – Я уже привыкла.
– Но я не собирался становиться одним из них.
– Из-за того, что ты не хочешь связываться ни с кем, кто может испытывать к тебе настоящие чувства? – Эштин чуть кривит губы в беззащитной полуулыбке.
– Послушай, я прошел через всякое дерьмо, которое не могу выкинуть из головы… Пока не могу.
– Дерек, я тоже через дерьмо прошла. Почти всю жизнь только и делала, что разгребала его. – От отчаяния она всплескивает руками. – Мне приходится постоянно за все бороться, а вот ты никогда ни за что не борешься. Как будто все время наказываешь себя за какую-то неизвестную провинность.
– Точно. – С этой независимой девчонкой, играющей в футбол, чья выносливость повыше, чем у большинства парней, мне хочется делиться тем, о чем никогда никому не рассказывал. Вздохнув поглубже, я даю волю накопившемуся и изливаю душу.
– В день смерти мамы мне после уроков позвонила медсестра из больницы. Она сказала, что мама целый день про меня спрашивает. – Я откидываю голову назад и морщусь, потому что вспоминать чертовски больно до сих пор. Я бы все отдал, чтобы повернуть время вспять и прожить тот день заново. – Эштин, первым делом я пошел на тренировку. Футбол был для меня важнее мамы… Важнее всего. Когда я наконец добрался до больницы, ее уже не было в живых.
Два дня спустя я стоял и смотрел, как мамин гроб опускают в землю. Как же я ее подвел. Смерть наступила навсегда, она окончательна. И у меня никогда не будет возможности загладить свою вину перед мамой. После ее смерти я поклялся больше никогда не играть.
– Дерек, ты не виноват, что она умерла. – Эштин кладет ладонь на мою руку, тепло ее пальцев действует успокаивающе. Если бы в тот день у могилы она стояла рядом, я бы не чувствовал себя таким одиноким. А тогда я решил, что если перестать принимать близко к сердцу все и вся, то в конце концов прекратишь что-либо чувствовать. Это работало.
Пока я не встретил Эштин Паркер.
– Все будет хорошо, – говорит она. – Когда-нибудь. – Она забирается глубже под одеяло, кладет голову на огромную подушку, лицом ко мне, и берет меня за руку.
– Ты устала. Хочешь, я пойду?
– Нет. – Эштон не отпускает мою ладонь. Все еще держась за нее, она прикрывает глаза и впадает в дрему.
– К твоему сведению, – бормочет она, засыпая, – моя неделя в футбольном лагере была хуже некуда. Лэндон подговорил остальных, чтобы мне устроили саботаж, но у меня в голове все время крутились твои слова.
– Какие?
– «У тебя получится».
Пятница, тренировочная игра. Я уже на трибуне, сижу и наблюдаю за Эштин. Она понятия не имеет, что я здесь, а я стараюсь быть невидимкой, чтобы не узнали, – на мне темные очки и бейсболка, и сижу я, спрятавшись за группой родителей и за футбольными агентами.
Она сосредоточенно разминается на бровке. В первой четверти Эштин не пробила два филд-гола. Я специально наблюдал за холдерами. При приближении Эштин они наклоняли мяч, чтобы ее удар пришелся под неудобным углом. Многие родителя на трибунах смеялись и громко комментировали, что именно поэтому девочкам не место на футбольном поле.
Чем больше парни ей вредят, тем труднее мне удержаться, чтобы не выбежать на поле и самому не встать холдером – пусть Эштин покажет присутствующим, что достойна своего места здесь. Но ей бы такое не пришлось по вкусу: предпочитает сражаться сама за себя.
Подавшись вперед и уперевшись локтями в колени, я слежу за игрой. Ребята выкладываются, каждый хочет, чтобы его заметили присутствующие среди зрителей агенты. Макнайт – квотербек в команде Эштин. Добротный игрок, понятно, почему его так не хватает команде Фермонта. Но самолюбив и, если его команда пробьет гол, не прочь поглумиться над противниками вместо того, чтобы сосредоточиться на следующей комбинации.
