– Кажется, это от мыла в душе у бабушки. Оно такое розовое, и там кусочки цветов. Будто купаешься в букете роз.
Не знаю, как Дереку удается донести меня до самого верха, ни разу не споткнувшись и не замешкавшись. Интересно, он знает, что на нас показывают пальцем? Если да, то ему, видимо, до лампочки.
Мы добираемся до входа в большую спальню, и он открывает дверь ногой. Помещение огромное: кроме спальни, тут еще и маленькая гостиная, а за ней – ванная комната. По стенам развешаны картины, на полу роскошное ковровое покрытие – можно погрузить в него пальцы ног. Донеся меня до ванной, Дерек роется в бабушкиной аптечке.
– Прекрати чесаться, – приказывает он, беря меня за руку и не отпуская.
– Не могу. Клянусь, это было последнее печенье в моей жизни.
– Лучше бы фруктами полакомилась. – Отыскав упаковку бенадрила, он протягивает мне две таблетки. – Вот, прими.
Пока я глотаю их, запивая водой из-под крана, Де-рек скрещивает руки на груди.
– Если твое состояние через полчаса не улучшится, я везу тебя в больницу.
– Я справлюсь.
– То же самое ты говорила в ту ночь, когда мы были вместе, и видишь, куда нас занесло.
– В ванную твоей бабушки, – замечаю я, оглядывая стены.
– Я не буквально. Эштин, прекрати чесаться. Ты уже всю себя исцарапала.
Изо всех сил стараюсь не обращать внимания на зуд, но это то же самое, что не обращать внимания на стоящего передо мной парня, – практически невозможно. Сердце замирает, когда он отводит мои руки за спину.
– Прекрати! Уже до крови расчесала.
Он почему-то держится на расстоянии. Неужели не успел он высадить меня в «Элит», как чувства ко мне испарились? Надо во что бы то ни стало вытащить их на поверхность, напомнить ему, как прекрасно нам было в палатке. Мысли путаются, а зуд только ухудшает дело. Мне полагается сердиться на Дерека за то, что он наврал про футбол, но в то же время я во что бы то ни стало должна влюбить его в себя, чтобы заставить снова взяться за игру в мяч. Мои настоящие чувства сейчас на втором плане, потому что если принять их во внимание, то меня просто разорвет пополам.
Я Дереку нравлюсь, но насколько? Он очень старается не приближаться и не признает, что у нас было нечто большее, чем интрижка на одну ночь, – такое, из чего может вырасти что-то огромное. Я извиваюсь у него в руках.
– Чешется по-прежнему.
Он бросает взгляд на шею и грудь.
– Терпи, бенадрил скоро подействует, – говорит он.
– Не люблю терпеть, – чуть ли не со стоном раздраженно отвечаю я.
– Я знаю. – Он отпускает мои руки. – Давай я помогу. Сама ты уже натворила дел… У тебя вся шея расцарапана. Люди подумают, что на тебя напали.
– Устранить зуд можно, лишь почесав нужное место.
– Ну да, сделать кожу еще более воспаленной можно, лишь расчесывая ее проклятыми ногтями. Если обещаешь не двигаться, я помогу.
– А что ты будешь делать?
– Опусти руки и доверься мне.
Доверие. Опять это жуткое слово.
– Ну правда, очень чешется. Тебе не понять, ведь у тебя нет аллергии на фиолетовую глазурь.
– Тс-с. Слишком много говоришь. Закрой глаза.
– Нет уж.
– Какая упрямая.
– Благодарю.
– Это не было комплиментом.
Я поедаю Дерека взглядом, но, когда зуд усиливается, сдаюсь и терпеливо уповаю на его помощь. Он медленно и ритмично берется водить кончиками пальцев по моей шее, отчего на коже покалывание, а не зуд, и у меня просто дух захватывает. Откинув голову назад и закрыв глаза, я даю ему полную свободу.
– Вот сейчас ты напоминаешь кошку, – басит он.
Он водит по линии подбородка, очерчивает шею, грудь… легко подныривая под декольтированное платье, и снова перемещается выше. Его пальцы будто ласкают, в голове пустота, вокруг все плывет, и я, вытянув руки, чтобы сохранить равновесие, хватаюсь за него. Чувственные прикосновения его пальцев запускают у меня в венах крошечные вспышки электричества.
– М-м-м, – стоном отвечаю я.
Пальцы замирают у плеч и начинают свое движение сначала.
– Милашка, ты как-то чрезмерно наслаждаешься процессом.
– Вот именно, так что не останавливайся, ковбой.
Смех у него здоровый и искренний, как и он сам.
– Да, мэм, – говорит он с мощным южным акцентом.
