Закрыв глаза и глубоко вздохнув, я стараюсь придумать, как попасть в Техас без Дерека. Тьфу, это невозможно. Дерек – единственный, кто может мне помочь. Он на улице, на крыше сарая, без рубашки. Просто забивает гвоздь, а меня обуревают вчерашние воспоминания о твердости его кубиков. Вот бы вытравить эту память из мозга, но понятно, что не получится.
– Мне надо с тобой поговорить.
Он продолжает стучать по гвоздю.
– Зачем? Ты готова объяснить, почему злишься?
– Да нет, просто у меня нет выбора. – Я вздыхаю. – Вчера мне не следовало целовать тебя. Или позволять тебе целовать меня. Это была большущая ошибка, о которой я всегда буду сожалеть. Я злюсь на тебя за то, что соблазнил меня, и на себя за то, что не устояла. Ты застал меня в момент слабости, и мне неприятно сознавать, что нельзя повернуть время вспять и удалить то, что случилось. Вот, я все сказала.
– Всегда – это, знаешь ли, долго, – говорит он.
– Я это хорошо понимаю, спасибо, – говорю я. – Не хотела тебя просить, но мне необходима твоя помощь с этой поездкой на машине в Техас для того, чтобы попасть в футбольный лагерь. Я обзвонила всех, кого знаю, и даже некоторых из тех, кого почти не знаю. Никто не может.
– И я твой последний шанс, да?
– Ага.
Спрыгнув с крыши, он подходит ко мне.
– Ты установила правило, что мы не должны вмешиваться в жизнь друг друга. Вчера мы его нарушили, и вот что случилось. Смею утверждать, что если мы едем на машине в другой штат и спим на площадках для кемпинга в одной палатке, то можно считать, что мы определенно вмешиваемся в дела друг друга.
Постойте. Кажется, я не ослышалась, но не уверена.
– На площадках для кемпинга?
– Люблю трудности.
Я трудности не очень люблю, но я в отчаянии, так что решаю соврать, нацепив на лицо широкую показную улыбку.
– Обожаю кемпинг!
Он отрицательно качает головой.
– Не думаю.
Заслонив ладонью глаза от солнца, смотрю на него снизу вверх.
– Ты же хотел, чтобы я задала тебе задачку не из легких и спорила с тобой. Я согласна, если хочешь, продолжать играть в эту игру, за минусом поцелуев и прикосновений. Представь, сколько у нас будет времени спорить и доводить друг друга, пока доберемся до Техаса.
– Звучит заманчиво, но после вчерашнего это, наверное, плохая идея. Наихудшая. – Он указывает на изжеванный мяч. – А, да. Спасибо, что скормила своей собаке подаренный мной футбольный мяч. Уверен, что уничтожить автограф Троя Эйкмана сродни святотатству, но не переживай. Я тебя не выдам.
Он направляется к дому. Нельзя дать ему уйти, только не сейчас. Догнав, я преграждаю ему путь. Он мягко отодвигает меня.
– Прости, Эштин. Ничем не могу помочь.
Настало время излить душу, пусть даже это нанесет удар по моему самолюбию.
– Подожди, Дерек! Футбол для меня все. Мне надо в Техас. Доказать всем вокруг и себе самой, что я заслуживаю находиться там не меньше, чем любой из парней. Я тебе раньше не говорила, но Лэндон ушел из нашей команды и будет играть за соперников. Не хочу опускать руки, хотя все и кажется сейчас бесполезным. – Я отворачиваюсь, потому что на глазах выступают слезы. – Ты не понимаешь. У меня в жизни ничего, кроме футбола, нет. – Я указываю на Фалькора, чья голова покоится у Дерека на ноге. – У меня даже собаки больше нет, потому что он тебя любит больше. У меня мало что осталось, и прошу я мало. Ты моя последняя надежда.
Я делаю глубокий вдох, больше похожий на всхлип, хорошо понимая, что сейчас польются слезы. Дерек, глубоко задумавшись, потирает затылок.
– Извини, я не могу.
– Назови цену, – в отчаянии предлагаю я.
– Цену?
– Ну да. Цифру назови.
– Миллион долларов, – говорит он.
Ах, так!
– Конечно, миллиона долларов у меня нет.
Я подсчитываю, сколько скопила денег, работая няней и получая подарки на праздники и дни рождения. Папа иногда давал мне наличные – как утешительный приз за наши дрянные семейные отношения. – Я дам тебе сто баксов и беру на себя часть расходов на горючее.
– Всего сто? – уточняет он, явно не в восторге. – Это меньше минимальной зарплаты.
– Не забудь, это работа «по-черному».
– А как же фактор стресса? Иметь дело с тобой, милашка, это не фунт изюма.
