Я киваю. Обреченно, досадно и согласно. Не на приглашение, а на его слова. Только на слова. Всего лишь.
— Мне нужно закончить с костюмом сегодня…
— Конечно, мы уже подходим. Того самого Эдуарда Четвертого?
— Елизаветы Боуз-Лайон — матери нынешней «Лиззи», — отвечаю я, вспомнив то светло-бронзовое платье, над которым проработала весь вчерашний день, — а она любила сложные наряды.
Мы останавливаемся перед подъездом. Я забираю у него пакет.
— Белла, — прежде чем отпустить меня, Эдвард протягивает мне бумажку с набором цифр, выуженную из левого кармана. Смотрит серьезно и внимательно, прямо как Фабуло, когда говорил нечто важное, — если что-то случится, позвоните мне. Я смогу помочь.
— В смысле?..
— Всякое бывает, — он вздыхает, дожидаясь, пока я заберу предложенный дар, — мне так будет спокойнее. Как доктору.
Я рассеяно киваю, укладывая листочек в кармашек сарафана.
— Хорошо, мистер Каллен. Спасибо.
И, набрав код домофона перед входом, попадаю-таки домой.
* * *
Белла не звонила мне больше месяца, а я все еще не ставил телефон на виброрежим. Квартира Барбары располагалась через два дома от ее, и каждый раз, устраивая наши встречи, я ходил мимо нужного подъезда, высматривая в девушках вокруг Изабеллу.
Это был уже не просто интерес, это было настоящее волнение. Я переживал за нее так, будто имел к ней какое-то отношение. Еще в тот день — следующий после приема — когда доктор Уотнер показал мне прошлогодний выпуск какого-то желтого журнала, в котором была «ошеломляющая статья года» про Фабуло Фортессо — «человека, покорившего наши сердца своим великолепным баритоном» — я узнал, кем была та «девочка», партию с которой он со всей жестокостью отыграл в суде.
Жена Великолепного была низложена до маленькой квартирки в старом доме.
Жена Великолепного — «Роза». Изабелла. Белла. Та самая.
И вряд ли кто-то из тех, кто охотился за ней во время прогулок с Фабуло, узнал бы в неприметной стеснительной девушке, пришедшей к нам на прием, роскошную Красавицу, щеголяющую под руку со своим избранником. Так что ее беременность осталась тайной для всех, кроме нас с Уотнером. И только мы с ним могли, в случае чего, ей помочь.
Я сводил Барбару с ума своими рассуждениями о Белле. Она обижалась, дулась, отказывалась встречаться, пока я не избавлюсь от навязчивых мыслей и не оставлю этого ребенка — а возраст Беллы она считала детским — в покое.
«Эдвард, — убеждала, запуская пальцы в мои волосы, когда мы лежали рядом в широкой ванной, — ты не понимаешь, чего она добивается. Не пройдет и года, как тот же журнал опубликует разгромную статью-интервью, где несчастная кроха Изабелла потребует от бывшего мужа все возможные выплаты в счет ребенка. ДНК все подтвердит. У него не будет выбора. Этот малыш — ее шанс вернуться к той жизни, из который вышвырнули. Он не нужен ей».
В ее словах была доля правды, я знал. Девушки часто поступали так, когда избранник терял интерес и переставал оплачивать их счета. Беременность — ребенок — и все прекрасно. Теперь уже пожизненное содержание.
Но мне не верилось, что Белла будет заниматься этим. Она показалась мне наивной и открытой, никак не алчной, никак не коварной. Когда она сказала, что ждет девочку, то улыбнулась как настоящая мама, а не как та, что планировала многоступенчатый план. И на приеме она не была готова к осмотру. У нее не было цели кроме как убедиться, что с ребенком все хорошо.
И эти мысли сподвигли меня преследовать ее дальше. И терпеливо ждать, в надежде, что когда будет нужно, я окажусь рядом.
Это случилось двадцатого. Двадцатого июля. Пятница, вечер. Уже почти ночь — чуть больше одиннадцати. Барбара пожаловалась на загруженность на работе и попросила сегодня отложить нашу встречу — потому я остался дома. В намерениях был матч Лиги Чемпионов, а потом, наконец, спокойный, крепкий и долгий сон. Постоянные приемы вымотали меня за эту неделю, и передохнуть не помешало бы.
Но на втором тайме, когда Месси подводил мяч к воротам противника, мой телефон ожил. Незнакомым номером.
— Да? — я приглушил звук, приняв вызов. Во мне что-то вздрогнуло.
