На том конце молчали. Ничем не разбавленная тишина — пугающая штука.
— Алло? — я повторил громче. Я не собирался списывать это на ошибочный вызов.
И, как оказалось, не напрасно.
— Мистер Каллен… — дрожащий голосок и тихий. Уже знакомый мне, уже услышанный там, среди желтых стен и бумажных солнышек. Она.
— Белла, это я, — подтверждаю, крепче прижимая телефон к уху, — все хорошо?
Всхлип. Неприглядный, явно желаемый быть скрытым, но всхлип. Неожиданный.
— Нет…
— Ты дома? Куда мне приехать? — я мгновенно выключаю телевизор, порадовавшись тому, что не успел открыть пиво, пристроенное в ведре со льдом рядом. Забираю ключи от машины со стенда.
— Да…
— Хорошо. Я буду через десять минут.
Она бормочет что-то нечленораздельное и отключается. Это здорово подгоняет меня. Прямо-таки придает заряд сил.
С оглушительным визгом шин выезжая с парковки, я на предельной скорости еду по городу, что есть мочи надеясь, что успею. Я не знаю, что произошло, и не знаю, смогу ли помочь на месте. Может быть, лучше сразу вызвать скорую? Или не нужно?
Черт…
Я выжимаю из педали газа все, что в ней есть. Пусть полиция пришлет штраф — как-нибудь переживу.
Вот и дом. Все. Спокойно. Все…
— Белла, — повторно набрав номер, я стою возле двери, с ненавистью глядя на мигающие подсветкой цифры, — какой код?
— 9698… восемнадцатая квартира…
Внутри подъезда сыро и темно. Здесь пахнет мусором. Подсвечиваются этажи через один — на поиски лифта я не трачу времени. Тринадцать, пятнадцать… шестой этаж?
Я собираюсь нажать на звонок, пристроенный возле нужной мне коричневой двери, но она оказывается открыта. С лестничной клетки, где темно, я попадаю в освещенную маленькую прихожую. И почти сразу же вижу Беллу, замершую возле вешалки слева.
Она плакала и плакала долго. Лицо покрасневшее, вспухшее, губы дрожат. На ней синий джинсовый комбинезон и светло-зеленая майка. На ногах — босоножки с треугольной застежкой.
— Эй, — я прикрываю дверь, разделяющую нас, подходя к девушке, — что случилось?
Карие глаза полны ужаса и слез. Спутавшиеся каштановые локоны кое-как стянуты на затылке.
— Ты приехал… — хнычет она, стискивая мою руку. От веселой и жизнерадостной девушки, которую я видела в прошлую нашу встречу, не осталось и следа.
— Я приехал, — киваю, погладив ее по плечу, — и я помогу. Расскажи мне, где болит?
Свободной ладонью накрывая свой большой живот, она качает головой, отвергая мою просьбу.
— Не болит…
— Не болит? — я глажу ее плечи, надеясь получить достаточный для выбора плана действий ответ, — а что, тянет? Жжет?
— Ы-ым, — Белла проглатывает рыдания, испуганно, как ребенок, прижимаясь ко мне. Дышит часто и неровно.
— Послушай, — я призываю ее к вниманию, приподнимая лицо за подбородок и заглядывая в глаза, — чем быстрее ты скажешь, в чем дело, тем быстрее я смогу помочь. И тем быстрее перестанет быть больно.
Белла сглатывает.
— Скажи мне, — прошу, стараясь улыбнуться как можно более доверительно, — все будет хорошо.
— Со мной… — она судорожно вздыхает, мотнув головой, — все в порядке. Платье…
Я окончательно запутываюсь. И вряд ли смогу самостоятельно отыскать ответ.
— Платье, Белла?
— Да, — она громко прочищает горло, заставляя себя отпустить мою руку. Медленно идет к арке, ведущей вглубь квартиры, и я иду за ней. Это единственный шанс узнать, из-за чего она позвонила.
— Платье… — с горечью повторяет, останавливаясь у стены, на которую опирается. С самой, что ни на есть, болью смотрит на комнату. И через секунду я понимаю, почему.
По всему периметру гостиной разбросаны кусочки ткани. Неровные, с длинными порезами. Светло-бронзовые. Проследить, откуда они взялись, несложно — манекен, на котором надеты остатки платья, состоявшего из этой материи, стоит возле окна. Единственного в комнате.
— Что с ним?..
В такт моим словам, словно бы по какому-то сценарию, глупому и бессмысленному, из соседней комнаты — спальни — раздается громкое мяуканье. Едва ли не вой.
— Париж, — стонет Белла, низко опуская голову, — он это сделал…
— Кот?
— Д-да…
— А ты — в порядке? — я оглядываю ее с ног до головы, вплоть до обуви, стараясь убедиться в положительном ответе, который Белла дает. И верю тому, что вижу. За исключением слез и бледной кожи на шее и руках, она такая же, как прежде. С ребенком ничего не произошло.
