В черном автомобиле, выехавшем утром из Софии, ехали руководители восстания, которое предстояло объявить через два дня. Георгий Димитров сбрил бороду, коротко постриг волосы. На нем была поношенная темная шляпа с широкими полями, которые затеняли глаза, скрытые за зелеными дорожными очками в роговой оправе, и длинный, доходящий почти до пят светло-зеленый плащ. Васил Коларов тоже сбрил бороду и усы и надел очки. Его плащ казался совсем новым. Любимец коммунистов Врачанского округа Гаврил Генов был в офицерских бриджах, старом пальто и кепке.
Миновав село Надежда, машина остановилась. Вскоре к ней подъехал в пролетке начальник штаба повстанческой армии майор Агынский. С ним были двое молодых парней — Божидар Митрев и Васил Гюров, которым было поручено охранять руководителей восстания. Они везли с собой официальный документ, который гласил, что они являются членами комиссии, которая едет в Выршец, чтобы принять новую водолечебницу. Димитрову отвели роль инженера, а Коларову — юрисконсульта. Для вящей убедительности сбоку к машине привязали две рейки. Тронулись в путь уже впятером.
Было 21 сентября 1923 года. Центральный Комитет Болгарской коммунистической партии вынес решение: объявить восстание в ночь с 22 на 23 сентября. Болгарские фашисты, разгромившие Болгарский народный земледельческий союз и зверски убившие его вождя Стамболийского, собирались нанести смертельный удар коммунистической партии. Министр внутренних дел генерал Иван Русев готовился к расправе. 12 сентября по всей стране были запрещены коммунистические газеты, закрыты и разгромлены партийные клубы и организации. Тюрьмы были битком набиты коммунистами. Среди арестованных находилось около двух тысяч руководящих работников партии. Но из членов Центрального Комитета в тюрьму попали только Христо Кабакчиев и майор Коста Янков, возглавлявший Военную комиссию по подготовке к восстанию. Генерал Русев размахивал саблей, уже обагренной кровью народа. Черный Павле денно и нощно поддерживал огонь в топке Дирекции полиции, где сгорело множество пламенных сердец. В городах Стара-Загора и Нова-Загора восстание вспыхнуло преждевременно. Руководитель новозагорских повстанцев Петко Енев уже захватил вокзал, почту, околийское управление и готовился к штурму казарм, когда из Софии в Нова-Загору по телефону позвонил министр внутренних дел. С пеной у рта он орал:
— Приказываю немедленно сложить оружие и сдаться полиции!
Петко Енев гордо ответил:
— Никогда!
— Кто вы такой и кто вас посадил туда? — рявкнул полицейский министр.
— На этот пост меня назначил его величество Народ, который этой ночью восстал и разбил ворота вашей тюрьмы. А кто кому сдастся — это решит наша встреча у Чадыр-могилы!
Такой разговор велся между столицей и провинциальным городом в те часы, когда по поручению партии Главный революционный штаб направился во Врачанский округ, чтобы поднять массы на борьбу и повести их на Софию. С подозрительным усердием один из тех, которые крутились около Верховного военного совета, взялся организовать поездку руководителей восстания. Он обеспечил машину — красный автомобиль английского посла в Софии — и поручил шоферу Павлу:
— Поедешь через Арабаконак. Там безопаснее.
Вечером Павел зашел к Димитру Гичеву и сказал ему:
— Не понимаю, почему этот человек так настаивает, чтобы мы ехали на красной машине. Ведь она издали бросается в глаза.
Гичев подумал и спросил:
— Настаивает, говоришь? А каким маршрутом вы должны ехать?
— Через Арабаконак.
— Слушай, брат, я отменяю это решение. Вы поедете через Петрохан и заезжать в Берковицу не будете. Да еще вот что: возьми большую черную машину, а красную оставь. Ясно?
— Ясно, товарищ Гичев!
— А теперь ступай, поздно уже, хотя поспать тебе сегодня вряд ли удастся.
— Да, кто теперь думает о сне, — махнул рукой Павел.
— Когда проедете Надежду, остановишься у постоялого двора и подождешь Агынского. Он поедет вслед за вами на экипаже. Сборный пункт у постоялого двора.
И, положив руку на плечо шофера, Гичев заглянул ему в глаза и добавил:
— Павел, я знаю, ты преданный член нашей партии. Береги Димитрова и Коларова. Если они попадут в руки полиции — нашему делу конец.
