Влетев в кабинет, я отодвинул дверцу и уставился на пустое место. Билли-Билли испарился, представляете? Я изумленно оглядел комнату, даже потолок, пытаясь сообразить, куда, к черту, он мог подеваться. И тут заметил, что окно, ведущее на пожарную лестницу, закрыто. А я, помню, оставил его открытым на несколько дюймов. Должно быть, Билли-Билли услышал, о чем мы говорили в гостиной, понял, что копы пойдут с обыском, и удрал через пожарную лестницу. Он плотно — сообразил ведь! — закрыл за собой окно, чтобы полицейским не пришло на ум выглянуть наружу.
Я подошел к окну, открыл его. В квартире работал кондиционер, но на улице стояла нестерпимая августовская жара. Было такое ощущение, будто я сунул голову в кипу перегретого хлопка. Я посмотрел вверх, на крышу, потом вниз, потом по сторонам, но не увидел и тени Билли-Билли. Этот дурень совсем спятил от страха и смылся. Будто он на крыльях улетел. Гадай теперь, где его искать!
Моя приятная, тихая, спокойная ночь пошла ко всем чертям. Я выругался, захлопнул окно и продолжал изощряться в ругательствах, пока шел в спальню. Элла снова сидела в постели, как ни в чем не бывало.
— А теперь в чем дело? — спросила она.
— Он удрал, зараза. Мне придется снова звонить Эду. Я позвонил, и Тони Челюсть отозвался. Мы поворчали друг на друга.
Потом Эд взял трубку, и я рассказал ему, что произошло.
— Прекрасно! — обрадовался он. — Найди его. Найди его и спрячь где-нибудь понадежнее. Сбор правления в девять часов в конторе Клэнси Маршалла. Отыщи Билли-Билли, припрячь его и будь у Клэнси в десять. После собрания ты сможешь отвезти его к бабушке.
— Он убежал перепуганный насмерть, Эд. Одному Богу известно, куда его понесло.
— Должен же он где-то приткнуться. Тебе известны его привычки, ты знаешь людей, с которыми он водится. Он должен к кому-то из них отправиться. Найди его! И приходи к Клэнси в девять.
— О'кей, Эд, — ответил я, повесил трубку и состроил огорченную гримасу Элле:
— Теперь я должен разыскивать этого дурня. Пожалуй, тебе лучше лечь спать. С сегодняшней ночью нам не повезло.
— Разве ты должен ехать прямо сейчас? — спросила она. — И никак не смог бы задержаться на пару минут?
Встревоженное выражение исчезло с ее лица, глаза лучились, и она определенно давала понять, что у нас снова все как надо.
— Считаю, я вовсе не должен мчаться прямо сейчас. Можно дать возможность законникам чуть-чуть расслабиться.
— Вот и чудненько.
Я ушел от нее через полчаса.
Снаружи был город, и он вонял. Воздух жаркий и влажный. Дышалось с трудом.
Я подумал о Граймсе и о тех ребятах, которых он оставил где-то напротив в надежде, что я приведу их к Билли-Билли Кэнтелу. Я в одиночестве шагал по улице, большинство окон в домах были темны. Лишь на верхних этажах были освещены несколько квартир. По обе стороны улицы отдыхали машины. Меньше чем через четыре часа, в восемь утра, они все уберутся — вступит в силу запрещение на парковку. При дневном свете машины, должно быть, отличались окраской — от нежно-розовых до голубых и других пастельных оттенков, но сейчас, в четыре часа утра, в душной тьме ночи все они казались черными. Даже отблеск хромированных деталей был приглушен.
Эту часть улицы освещал лишь один фонарь слева впереди и один справа, на той стороне. Парни Граймса, видимо, сидят в одной из машин, стоящих напротив, затаились в темноте так, чтобы на них не попадал свет ни одного из фонарей.
Моя улица, одна из западных восьмидесятых, была с односторонним движением. Гараж, в котором я держал свой “мерседес”, находился в восточном конце квартала. Попасть туда можно с моей улицы и с Коламбас-авеню. Если полицейские собирались сесть мне на хвост, а их машина стояла в середине квартала в направлении Сентрал-парка, то, поскольку я двинусь по Коламбас-авеню прямо в центр, им придется объезжать весь квартал, чтобы попасть туда, откуда я стартовал. Пожалуй, избавиться от хвоста не будет такой уж сложной проблемой.
Я тащился в сторону гаража. Как только вышел на улицу, сразу сильно вспотел. Адская жарища. Капли заструились по лбу, готовые скатиться с бровей в глаза. Белая рубашка под темно-серым костюмом прилипла к телу, а галстук казался обрывком теплой веревки на шее. Было слишком душно, чтобы бодро двигаться и спокойно думать и уж тем более, выскочив из прохладной квартиры с кондиционером, с воодушевлением бегать по всему Нью-Йорку в поисках ничтожного наркомана.
