- Еще малость, почти дотопали, - бубнил снизу франк. От него несло пивом и падалью.
"Интересно, чем от меня несет - второй месяц лишь пригоршню воды в лицо да пригоршню в рот? - подумалось Даброгезу. Но расстраиваться он не стал: - Пустяки, в таких доспехах - чем бы ни несло!" Он погладил ладонью сияющее золоченое зерцало с грифоном на груди, откинул с колена полу черного бархатного плаща. И здесь был, и не здесь. У-у-у-а-а ныл в висках сирийский поющий песок - а-а-у. И шли чередой люди... нет, разве у людей бывают пустые глаза, пустые лица? И шаг их был неестественно легок, пружинист, и видно было ноги не чувствуют тяжести тел. Даброгез тряхнул головой, с силой провел ладонью по лицу - кожа от прикосновений чешуйчатого металла, нашитого на перчатку, запылала. Хватит, сколько же все одно и то же?! Он снял с пояса маленькую фляжку, изукрашенную тончайшей золотой наводкой, с полминуты любовался филигранной работой, потом сделал глоток. Снадобье всегда помогало. Помогло и сейчас - воспоминания уплыли. Лишь одно на недолгий миг всколыхнуло мозг: отпустил бы его вождь алеманов, коли б знал, что у него далеко за городом, в развалинах языческого храма у рощицы, кое-что припрятано? "Отпустил бы, - решил Даброгез, - а вот его молодцы - так те навряд ли! Эхе-хе, иди и ищи, надо же!"
Город стал непригляднее, меньше несло всякой дрянью. В центре многое напомнило Даброгезу обычные римские постройки, изуродованные, конечно, по вкусу местных владельцев, но узнаваемые. Здесь угадывался бывший форпост Империи, а затем и просто одно из мирных провинциальных поселений, оставшихся глубоко в тылу, мирных по сравнению с другими, теми, что к западу и востоку.
Под копытами Серого застучала привычная каменная мостовая. "Видать, немало покружил по посаду! - посмеивался про себя Даброгез. Строго глядел на раболепствующего франка: - И этот тоже, кружит, обходами ведет, паскудник, городишко-то плевый - за полдня кругом десять раз объедешь!" Сопровождавшие позади стражники выдохлись вконец.
- Я мигом! - залебезил франк перед неширокими дубовыми воротами с уродливыми башенками по бокам.
Уже из-за стены донеслось: "Вот, задержал тут одного, насилу приволок, гада. - Голос франка звучал утробно и нагло. - А еще говорит, дело у него..." Рука сжала рукоять. "Подонок и есть подонок", - подумалось безразлично. Вся эта суета начинала утомлять Даброгеза. Он принялся разглядывать ворота, стены. Над дубовыми створками в стене громоздился грубо выложенный из камня крест. А по краям у башенок сидели восточными истуканами на скрещенных ногах два темных языческих идола. "Эти от галлов остались, - смекнул Даброгез. - Ну франки, ну христиане, все перемешали в одну кучу!" Из голов идолов росли ветвистые, как у оленей, но каменные и потому не такие изящные рога. Идолам на вид было лет по тысяче, не меньше.
Наконец ворота распахнулись. И Даброгеза перестало интересовать окружающее, теперь надо быть начеку. Пришлось спешиться.
Сигулий сидел в зале и вид имел воистину королевский напыщенный и дикий. Тем удивительнее показался Даброгезу ответ, прозвучавший на латыни. Он лишний раз утвердился в догадке, что такой вид здесь правило: раз власть в твоих руках в этот миг - пыжься сколько сил хватает, а то не поймут, не оценят, чего дай еще и скинут!
Временщик был невысок, лыс, багроволиц. Глаза скользили по богатым доспехам Даброгеза высокомерно, но настороженно. "Примеривает на себя, - мелькнуло в голове, - да тебе шлем мой что ведро цыпленку, сморчок, а под панцирем троим таким тесно не будет!" Приветливая сдержанная улыбка не сходила с губ - Даброгез знал этикет и на варварском уровне.
- Нет ничего скромнее моего дара, и все же прошу его принять!
Короб с драгоценными побрякушками по знаку Сигулия подхватил слуга, поставил перед троном, откинул крышку. Сигулий оказался умнее, чем предполагал Даброгез. Он не бросился к каменьям, не стал их пересыпать с руки на руку, судорожно высчитывая, сколько на это можно купить. Нет, он почти не взглянул на короб, тускло выразил благодарность.
- Как здоровье несравненного и могучего полководца? - поинтересовался Даброгез.
