Он смотрел на бревнообразные ручищи франка, пытался уловить взгляд. Не удавалось - глубоко посаженные, крохотные глазки редко высвечивались под густой щетиной бровей.
- Так похож я на центуриона или нет?! - спросил Даброрез, наклоняя лицо к франку.
Тот утвердительно затряс головою.
- Похож, похож, господин, как это я сразу-то оплошал?! Как есть - центурион!
Даброгезу стало противно - докатился, напрашивается на лесть. У кого? У варвара-наемника, худшего из варваров. "А сам, сам-то не наемник, что ли?!" - ослепило тут же. Нет! Он воин, он не выпрыгивал никогда из-за угла с арбалетом, он не давил слабых и беззащитных. В глазах колыхнулись сирийские пески. И отступили. Нет, он не варвар, не дикарь! Его народ - не грязные франки-убийцы, не алеманы в драных шкурах. А сам он... Он постиг за эти пятнадцать лет искусства Империи, многовековую культуру, слагал вирши, угадывал в пестроте звездного неба силуэты древних богов и героев, он возил за собой книги, свитки... Да, он силен и свиреп, беда вставшему на пути, но он и образован, утончен. Даброгез усмехнулся книги сгорели там, в Бургундии. Слава Всевышнему, сам ускользнул от таких же утонченных и образованных, от ромеев, прислуживавших в Лугдуне ожиревшему развратному невежде, не постигшему ни чтения, ни письма, ни счета. Под невеждой был трон - только и всего! И никого не волновало, что льстящие, ползающие червями во прахе его ног бывшие наместники бывших римских провинций наизусть знали Вергилия и могли бы поспорить с Платоном, выйди тот из мрачного Аида. И сам хорош пытался встать в их ряды. Да оказалось, что и без него тесно. Мельчайшие королевства варваров, только-только народившиеся в колониальных землях и в самом центре, всосали в себя из метрополии почти всю знать, всех образованных и утонченных. Где Рим, где Равенна, где болота Британики?! Все перемешалось.
- Это хорошо, что ты такой понятливый! - Даброгез перекинул ногу через седло и сидел теперь на Сером развалясь, будто на ложе, глядел мимо франк?.. Они прекрасно понимали друг друга на той нелеп смеси латыни и варварских наречий, что ходила по всей бескрайней бывшей Империи. Да и не философские трактаты им обсуждать, куда там! Даброгез прихлопнул себя по бедру, рассмеялся нелепой мысли. - Рекс в городе?
Франк рухнул на колени, челюсть у него отвмсла.
- Да ты, небось, короля и в глаза не видывал?
- Нету его, нету, - заторопился франк. Остальные молчали, боялись глаза поднять. - Сигулий за него.
- Кто такой? - Даброгез поморщился: с королями дело иметь верней, чем с их лизоблюдами.
- Да он, того, войском он заправляет, главный...
"Это еще ничего, - подумал Даброгез, - хотя какое там войско - сотни три-четыре оборванцев. Но тем лучше! И это прекрасно, что основные силы варваров громят сейчас юг, им там дел надолго хватит, пока последние клочки Империи не втопчут в пыль, не успокоятся. Ну да ладно, нет Империи, нет и центуриона имперского, прав все-таки, негодяй!"
- Тогда веди к этому Сибудию.
- Сигулий, - робко поправил франк и затряс головой, - не могу, никак нельзя.
- Веди, выродок, к начальнику стражи.
Франк засуетился. И только теперь Даброгез поймал бегающий, недоверчивый взгляд. Это был взгляд животного.
- И не бойся, - проговорил тихо, - веди.
Засосало под ложечкой, и он вспомнил, что дружина перед самым его отъездом в город начала свежевать заколотого по дороге кабанчика. Во рту скопилась слюна. Но комок в горле напомнил о себе, не дал воображению разыграться. Даброгез сплюнул на сторону, провел мелкокольчатой перчаткой по бороде. Ах, какие были пиршества в Равенне. А в Тире, в Пальмире! Да что там вспоминать! И как они вообще могут питаться здесь, в этой богом забытой дыре, как тут жить-то можно?! Даброгез вскинулся в седле. Можно, везде можно.
- Поживей, мужлан! - прикрикнул он.
И франк затрусил впереди, оглядываясь ежесекундно. Грубый самодельный арбалет подпрыгивал на его плече. Трое других rope-стражников прихрамывали позади, точа за собой длинные алебарды, которыми так и не научились толком пользоваться.
Иди - ищи свое место! Легко сказать. Лугдун был не худшим из мест, вернее, не худшей из попыток найти место. Нанятые убийцы подкрались ночью. Наверняка считали, что центурион спать ложится, будто римская знать, в доме с верными слугами, за семью запорами. Ошиблись. Запоров не было. Дружинники вырезали подкравшихся молча - ведь и те молчали. А наутро, полукольцом припирая к единственной каменной стене в городишке, стояла охрана, местные преторианцы. Эти тоже молчали, тряслись. Но Даброгез тогда понял - убираться надо немедленно. Вечером, на приемном пиру римлянин, бывший патриций, улыбался ему, и от улыбки той становилось приторно. Как не отравили, Бог весть! Часом позже тяжелый бронзовый кинжал, отмахнув клок волос, пробил череп стоявшей позади лошади. Лошадь смотрела ошалелым лиловым глазом. Ноги ее дрогнули, потом еще, потом храп... Ничего, ушли. В Массилии было хуже, там уцелело только четверо. Но его, как дурное перекати-поле, гнало по земле горячим ветром непрекращающихся войн. И никакой остановки в пути, ложь все это, сказки! А в глазах миражи, переливы расплавленного тягучего воздуха, в ушах тонкий змеиный посвист ветра в песках: далекая юговосточная окраина, где можно всю жизнь таять под солнцем, покачиваясь из стороны в сторону в такт тихой музыке. И никуда не спешить. Там центр земли, там пустота и никаких желаний.
