Над вольной Невой. От блокады до «оттепели» - страница 67

Шрифт
Интервал

стр.

Борис Ершов:«А еще вариант такой был: нанимали грузовик, открывали борта и играли прямо на грузовике, в случае чего мы сразу за Казанский собор и разбегались, а грузовик скорее сматывался…»

Была такая певица, мало сейчас уже известная — Тамара Талба. И вот в 1962 году ей понадобился аккомпанирующий состав. Она хотела джазистов. Семеро ребят, которые потом составили основу «Ленинградского диксиленда», пришли в здание областной филармонии на Малой Садовой улице, трудоустроились.

Чтобы работать в областной филармонии, советские джазмены обязаны были забыть о своих личных пристрастиях и играть эстрадную музыку. За все время концерта позволялось исполнить один-два джазовых номера.

Натан Лейтес:«Можно сказать, что Ленинград был лидером диксиленда в стране. Особенно „Ленинградский диксиленд“, он ездил, гастролировал, развозил повсюду эту заразу».

Александр Усыскин:«Были, конечно, у нас неприятности. Вышла статья „Семь Джонов с Малой Садовой“. Нас разнесли в пух и прах. И вообще, вредили нам, как только могли».

Ленинградская ситуация не являлась уникальной. Джаз просачивался из полузапрета по всей стране, но именно в Ленинграде был сверхпопулярен диксиленд.

Владимир Фейертаг:«Это была петербургская культура, которая шла в Москву. Да, в Москве тоже много музыкантов, и много классных, но питерцы всюду проникали и всюду оказывали какое-то влияние. Я не знаю, возможно, какая-то стильность была в нашей городской среде, в нашей городской культуре, которая передавалась во все сферы жизни».

«Старички»

В жизни ленинградского общества советского времени огромное значение имела эпическая традиция. Доступное гуманитарное знание было испоганено псевдомарксистской идеологией. Библия, Ницше, Набоков, да и любое культурное наследие человечества, которое не укладывалось в строгие эстетические и идеологические рамки, находились в недоступных спецхранах Публички и Библиотеки Академии наук.

Изучение предреволюционного прошлого затруднено до крайности: цензура не пропускает тем религиозной жизни, спиритизма, имен великих князей, «реакционных» поэтов и художников. К публикации допускаются только воспоминания лояльных к советской власти или «прогрессивных» деятелей. Экспозиция Русского музея вплоть до середины 1950-х заканчивалась Врубелем, а Эрмитажа — Камилем Коро. Кто такие Георг Гросс, Пауль Клее, Марсель Дюшан, в чем сущность аналитического искусства Филонова — пытливому юноше из официальных источников узнать невозможно.

Поэтому колоссальную роль играют оставшиеся устные свидетели, готовые рассказать о тех и о том, чего не найдешь в разрешенных книгах и не услышишь в университете. Сталин понимал потенциальную опасность ненужных свидетелей для системы — в начале 1949 года практически всех освободившихся из лагерей «политических» снова арестовали и отправили кого в вечную ссылку, а кого снова в лагеря — таких называли «повторниками». После XX съезда выжившие продолжали оставаться опасным: Анна Ахматова сказала Лидии Чуковской: «Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили».

Вплоть до конца 1970-х годов еще были живы люди, помнившие предреволюционный Петербург, «красный террор», Соловки, Колыму, многопартийность, нэп, борьбу с оппозициями, коллективизацию, 1937 год.

Для тех, кто интересовался изобразительным искусством, полуподпольными просветителями в Ленинграде оставались ученик Малевича Владимир Стерлигов и его супруга, ученица Филонова Татьяна Глебова, звезды «ленинградской школы» Василий Лебедев, Владимир Конашевич, Юрий Васнецов. Для театральных людей важен был опыт Николая Акимова, Георгия Козинцева.

Для филологов и всех, интересующихся литературой, существовали последний обэриут Игорь Бахтерев, поэт и переводчик европейской поэзии Сергей Петров, близкий к Константину Вагинову Геннадий Гор. По субботам гости собирались на улице Профессора Попова в гостях у переводчика Лотреамона и Нерваля Ивана Лихачева, по воскресеньям бывали «журфиксы» на Весельной улице у Андрея Егунова — поэта, переводчика Платона и других античных авторов, блестящим рассказчиком слыл и его коллега, историк Античности Аристид Доватур — отметим, что все трое десятилетия провели в сталинских лагерях.


стр.

Похожие книги