Александр Шлепянов:«У стиляг первого призыва были более изысканные кликухи, скажем, Владимир Михайлович Берёзкин, один из ведущих стиляг 50-х годов, имел две кликухи: Джонни в дудах и Франтишик Берлиоз. Юра Надсон стал генералом. Не знаю, кто он теперь, наверное, какой-нибудь знаменитый демократ, но когда я уезжал из России — он был генералом МВД. Мой друг Саша Бруханский, наш университетский стиляга, который первым сшил себе костюм в Таллине, что было по революционности равно докладу Хрущева на XX съезде, этот Саша до последних лет сидел в дурдоме около Финляндского вокзала. Другие два видных представителя движения Боря Коплянский и Сергей Огородников, которые на Невском проспекте начала 50-х годов занимали очень видное место, к сожалению, померли».
Валерий Попов:«Кумирами были Бэндс и Поло Бэндс. Поло Бэндс был роскошнее. Поло Бэндс был красивый, высокий, а Бэндс был маленький и волевой, но он как-то считался главнее. Но эти кумиры, конечно, нам были недоступны. Это какой там Элвис Пресли, они были гораздо выше в нашем сознании. Тот уже считался замечательным человеком, который видел самого Поло Бэндса».
Арсений Березин:«Раз в неделю Майка отпускали из казармы. Он приходил домой, снимал с себя всё синее и полосатое, надевал узкие горчичные „дудочки“, надевал клетчатый пиджак, повязывал шею косынкой или накидывал на нее кожаный шнурок с серебряными кончиками, водружал на голову широкополую шляпу „стетсон“ цвета прелого сена и выходил прошвырнуться на Бродвей. Там уже кучковались друзья и приспешники: Файма по прозвищу „Аскарида в обмороке“, Же-Бо-Ри — культурист[3], Кира Набоков — дальний родственник никому не известного писателя. Навстречу прогуливались другие узкобрючники — Юра Надсон, он же Дзержинский, Чу-Чу-буги — танцор Владимир Винниченко и Жора Патефон — знаменитый коллекционер джазовых пластинок. Всё это были стиляги».
Валерий Траугот:«О Жорже Фридмане даже был фельетон, который назывался „Лев из Мраморного“, где он описывался в самом неприглядном виде, в клетчатом пиджаке и так далее. Я даже удивляюсь, что как-то довольно легко это у него прошло. Он, разумеется, стал играть на саксофоне, оказался очень способным человеком, и сам сочинял мелодии, играл в ансамбле Иосифа Вайнштейна, и вот, казалось бы, этого хватит на всю жизнь, но вот он бросил все это, стал религиозным человеком».
Анатолий Белкин:«Алеша Сорокин — это, конечно, целая глава. Он ходил в таком полусюртуке и с тростью и страшно орал, был совершенно неадекватный. Он орал так, что оборачивались все, голос был такой бархатный, потрясающий, ему бы петь, Алеше. И он так кричал: „Такси!“, и все останавливались. И вот мы садимся в одно такси, и он так тростью со всего размаха как двинет таксисту по спине и говорит: „На Подъяческую пошел, хам“».
Анатолий Кальварский:«Я помню, как Саша и Боря Брюн, были такие два брата известные, стиляги, значит, специально надевали на пальто комсомольские значки, а у Бори Брюна был костюм элегантный, потрясающий. И я помню, Боря надел этот значок, то ли Ленин, то ли еще кто, и все ржали по этому поводу, потому что все понимали, что всерьез его носить, этот значок, он не будет никогда».
Важным персонажем ленинградской уличной сцены был плейбой — брутальный красавец, соблазнитель, разбиватель сердец. Такие выходили на Брод, как на охоту, и уйти без добычи считали позором. Эти чуваки искали чувих.
Анатолий Кальварский:«Был тогда такой спортивный человек, это был Вальдемар Посенчук[4], который потом сделал знаменитый ресторан „Тройка“. Он был человек с юмором, такой розовощекий молодой троглодит, очень симпатичный. И он носил пальто-сюртук с карманчиком, откуда выглядывал такой белоснежный платочек, шляпа-котелок, он был единственный, кто ходил в котелке, естественно, белое кашне. Трость у него была, он цеплял ею девушку. „Одну минуточку, девушка“. Вот так он знакомился с девушками.
Один молодой человек ходил с раскладушкой и говорил: „Ищу хату, ребята, ищу хату“, всегда ходил с раскладушкой. Я не помню, как его звали, это был известный человек, все очень смеялись. В основном говорил: „У кого есть хата?“, чтоб встречаться с девушками… Были мы очень плохими ухажерами и отпугивали девушек. Например, мой приятель, когда ему удавалось пригласить к себе девушку, он тут же гасил свет и говорил: „Отсюда живой никто не выйдет“».
