С особой силой политическая сущность опричнины проявила себя в тех изменениях, которые опричный порядок внес в структуру служилого землевладения. Вопрос об опричных территориях освещен в историографии более или менее однозначно. Расхождения между исследователями касаются здесь отдельных городов — были ли они в опричнине, а если были, то когда в нее взяты. Вопрос о том, какая категория землевладельцев оказалась основным объектом опричных земельных конфискаций, у кого именно были конфискованы земли в пользу опричнины (или под предлогом ее нужд) продолжает вызывать серьезные разногласия.
Исследование всех касающихся данного вопроса источников свидетельствует, что объектами земельных конфискаций, иначе говоря, (жертвами земельного террора как в начале опричнины, так и в дальнейшем становились землевладельцы всех категорий и прослоек.
Царский указ одинаково сгонял с земли и удельного князя, владельца огромной, в целую европейскую страну наследственной территории, и мелкого служилого человека.
В этом уравнении родовитого вельможи «в правах», а точнее, в бесправии с безродным служилым человеком, как и в «возвышении» безродного мелкого служаки в качестве жертвы царского недоверия и гонения до уровня вельмож, ярко проявляла себя политическая сущность опричнины. Конфискация земли у каждого, кто не «близок», кто не доказал своей абсолютной преданности, верности, готовности безоговорочно служить царской воле, в буквальном смысле этого слова выбивала почву из-под ног всякой оппозиции.
Земельный террор бесконечно расширял рамки террора в его обычном смысле. Он обрушивался не только на тех, кто уже «дошел» до казни или опалы, но сразу на массу представителей служилого сословия. Царский произвол приобретал здесь характер абсолюта. Для лишения тысяч людей их наследственных или просто насиженных гнезд, их имущества, наконец, их исконной родины не требовалось ни их вины, ни даже ложного обвинения. Достаточно было объявить данную территорию опричной, чтобы согнать с нее неугодных. Никто из служилого сословия во всей стране не мог знать, на какую территорию падет очередной выбор. Для того чтобы остаться на своем месте при взятии данной земли в опричнину, надо было быть «угодным» на всякий случай заранее, вернее, всегда. Такую психологию очень точно охарактеризовал С. Б. Веселовский: чтобы не быть раздавленным событиями, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить.
Историки, изучавшие земельную политику времен опричнины, придавали порой исключительное значение той частичной амнистии, которую Грозный дал некоторым из репрессированных в первые опричные годы. Так, в частности, из казанской ссылки были возвращены некоторые княжата. Амнистия сопровождалась возвратом ранее конфискованных в опричнину земель. С. Б. Веселовский рассматривал этот факт как признак отказа от опричной политики, как предвестие ликвидации опричнины. Между тем выясняется, что амнистия не распространилась на наиболее влиятельных лиц из числа опальных бояр и князей, что эквивалентного возмещения конфискованных земель никто из бывших ссыльных не получил. В лучшем случае им возвращали в их бывших владениях земли, опустошенные опричными владельцами.
Амнистия казанским ссыльным была вызвана отнюдь не тем, что земельная и карательная политика опричнины оказалась несостоятельной. Как раз напротив — амнистия свидетельствует, что опричная политика достигла своей цели. Сам факт амнистии — возвращения по милости царя бывшей вековой вотчины данного княжича — отнюдь не был с точки зрения политической актом, противоположным акту опалы и конфискации земли. Амнистия так же, как и конфискация, укрепляла самодержавие, ясно указывая, что царь утвердился в положении, когда он одинаково волен и казнить своих холопов, и жаловать их, — в положении самодержца.
То, что царская власть обрушила свои удары и против боярско-княжеской, и против дворянско-помещичьей фронды, то, что кровь жертв опричнины полилась единым потоком, неизбежно вело к политическому сближению различных оппозиционных по отношению к самодержавию сил, а порой и к их идейному и политическому единению против общего врага. Это единение начало складываться еще до опричнины, когда к сонму прежних изменников — бояр прибавились новые — «израдцы», т. е. Адашев, Сильвестр и их сторонники. Первым общее знамя «княжеско-дворянской фронды» (термин Р. Г. Скрынникова) поднял сбежавший за рубеж Курбский.
