Дронов приказал подчиненным ему возницам отвести три подводы с вещевым имуществом с дороги в сторону, те бросили лошадям по вороху сена и стали перекуривать, а вахмистр поспешил к Володе и Роману, рассказал им свою горестную историю:
– Мобилизовали меня в сентябре месяце во вновь формируемый 12-й полк. В свой-то в 9-й я уж по годам не попадал. А здесь на ту же должность, что и в германскую занимал, сотенным вахмистром. Знаете, небось, что всех нас свели в один корпус… Народу, лошадей много, а толку мало. Я то, как и положено на сотенном хозяйстве, дело свое знаю, вон сколько уж послужил, а такого непорядка еще никогда не видел. Как немец в пятнадцатом году на нас наступал, а все одно отступали как положено, в полном порядке, а тута… ну просто тарарам какой-то. Я вот и сейчас не знаю, куда мне идти, к кому обращаться. Вот на этих телегах, робята, все имущество полка, все что вывезти успели, остальное все там, в степу, на том берегу осталось, еле на эти три подводы коней наскребли. А сколько там казаков в тифу, раненых осталось… Не знаю вывезут их, аль нет… Поверите, от нашего полка самое большое две сотни осталось, да и поубегли многие.
– Как это поубегли? – не понял Володя. – А приказ, их же под трибунал!
– Да что ты, милок, какой трибунал, у нас полная паника, бегут казаки кто куда, все бросают и бегут, потому как в таком беспорядке в каком пребывает наше войско, служить нет никакой возможности, лучше уж домой живым вернуться, может детишек с женой оборонить случиться. А здеся робята, всем нам пропадать. Я вот сейчас хочу всю эту амуницию сдать кому положено и куда-нибудь, где порядку поболе надо подаваться… Мне ведь до дому никак нельзя. Тама меня сразу продадут, как только красные придут, за то, что вместе с вами рестантов красных стрелял, и за что отличие от отдельского атамана получил. Так что остается, с ими до конца воевать, другого путя нету. Думаю к Анненкову податься, у него, говорят, порядок так порядок, там воевать можно, а здеся никакой мочи уже нет…
Володя слушал вахмистра и словно впал в прострацию… Совсем недавно он получил сразу два письма, от матери из дома, и особенно желанное от Даши из Усть-Каменогорска. Содержание писем в общем было спокойным и мать писала как обычно, и Даша в основном тоже касалась своей учебы, да на какие фильмы ходила в кинематограф… Во всем чувствовалось, что они писали из глубокого тыла, где дыхание войны мало ощущается, а вот здесь все громче слухи об оставлении Омска. Володю постоянно посещали мысли об уходе на фронт, Роман с ним соглашался. Посоветоваться было не с кем, штабс-капитан Бояров с семьей эвакуировался вместе с корпусом. Но Володя и сам видел, что армия разваливается на глазах. Отступать вместе с войсками, которые подвержены разложению – это не выход. Уходить надо туда, где есть порядок, дисциплина, где бойцы и командиры окружены ореолом славы от одержанных побед. Потому Володя, посовещавшись с Романом…. Ребята решили, если подвернется оказия, уходить на юг к Анненкову, опять же поближе к родным местам. И вот оказия случилась, они слышат, что то же самое хочет сделать вахмистр Дронов, с которым их уже вторично нечаянно свела судьба…
– А у меня, у Анненкова родственники служат, – как бы между прочим сказал Володя, едва Дронов окончил свое невеселое повествование.
– Родственники? В каких должностях-званиях? – вопрос, заданный вахмистром был чисто «казачий», служивый человек всегда о чине осведомиться прежде чем об имени.
– Один был подъесаул, но в последнем письме мать написала, что ему в сентябре есаула присвоили… он там полком командует. А второй сотник.
– Да ну!.. Немалые у тебя паря сродственники. А кем оне тебе приходятся? – продолжал проявлять интерес вахмистр.
– Тот, который есаул, муж моей сестры, а сотник его родной брат.
– Так, а как же его этого есаула имя, может и я про его слыхал?
– Конечно, слыхал, Решетников Иван, он же в германскую с тобой в одном полку служил, – широко улыбнулся Володя.
– Так я его очень даже хорошо знаю, сродственника твово. Сотником он был тогда, Решетников Иван Игнатич. Верно? Я ж всех офицеров свово полка тогда знал.
