– Ну, ты Степа, молодец… орел, просто орел. Ух, как вас ваш атаман одевает… шинель-то… поди не нашенская… дорогая… Да, брось ты посла-то полномочного изображать, рассупонься, садись-ка вот, чай не чужие люди, – перевел официоз в легкую шутку Тихон Никитич.
Степан уже не мог и дальше держать весь этот форс, стушевался, расстегнул шинель, снял папаху, сел. В этом кабинете по-прежнему, так же, как и год и два назад, тепло, уютно, столы, стулья, чернильница с крышками, промокательное папье-маше, только над атаманским столом нет привычного портрета государя-императора. А во всем остальном… будто и не сменилась трижды власть, и не разгорается все сильнее пламя гражданской войны. Тихон Никитич в своем обычном рабочем кителе читал анненковское послание. Потом, чуть кивнув головой, отложил его.
– Этот циркуляр я не могу воспринимать как приказ вышестоящий инстанции. Я, конечно, понимаю, что твой командир самый влиятельный человек в области, но официально я подчиняюсь не ему, а атаману отдела Ляпину и войсковому атаману Иванову-Ринову. А они приказа о начале призыва казаков второй и третьей очереди пока не спускали, так что…
– Тихон Никитич, ты, конечно, не обязан подчиняться нашему атаману, но поверь мне, этот приказ о призыве вот-вот придет из Омска. Потому Борис Владимирыч и хочет за это время, покуда тот приказ дойдет набрать из наших фронтовиков хотя бы сотню, а лучше две, – Степан горячился, он ожидал именно такую реакцию Тихона Никитича и принялся его убеждать. – Они же все равно всех их призовут и угонят за Урал, воевать вдалеке от станицы. Куда сподручнее идти к нам, пока не поздно, и воевать здесь неподалеку, в Семиречье. Тут и в отпуск приехать недалеко и по ранению случ чего дома лечиться. Подумай Никитич, ей Богу лучше к нам. А воевать все одно придется, не избежать. Наш атаман специально целый полк формирует из казаков нашего отдела. Смотри, какая у нас кипировка и кормят хорошо. У атамана нашего жить можно, поверь.
Тихон Никитич внимательно слушал Степана и… решил, что переговоры с ним лучше вести без посторонних. Знаком остановив Степана, он выжидающе взглянул на писаря:
– Фадеич, ты кажется собирался в крепость, проверить слепки с печатями на складах?
Старый писарь сразу все понял, и ничуть не обидевшись, оделся и вышел.
– Так, что ты там говорил-то?…
Тихон Никитич и сам понимал, что призыв казаков-фронтовиков неминуем, вопрос только в сроках. Ведь к власти в Омске пришел человек, который ведет настоящую бескомпромиссную войну с большевиками и не остановится даже перед всеобщей мобилизацией. Потому предложение, с которым приехал Степан, вовсе не казалось ему неприемлемыми. А Степан видя, что Тихон Никитич колеблется, продолжал убеждать:
– Ты не смотри, что Борис Владимирыч такой молодой. Его сам Верховный уважает. Он его даже в генералы хотел, да тот сам отказался. Ему услужишь, и себе хорошо сделаешь. Я ж тебе Никитич как родне помочь хочу. Мужик ты умный, сам прикинь, что лучше тебе, его в друзьях или во врагах иметь. Если он просит, надо сделать…
А по станице тем временем передавались привезенное спутниками Степана известие совсем иного содержания, которое, тем не менее, имело очень «громкий» резонанс. Это было известие о том, что пьяный Васька Арапов ещё в декабре месяце на балу застрелил семипалатинскую барышню, дочь какого-то чиновника из областной земской управы. За это Анненков разжаловал его в рядовые казаки, отчислил из атаманского полка, и вообще известный в станице ухорез вновь чудом избежал расстрела. Именно эту новость обсуждали Полина со свекровью, когда Степан вернулся из правления после встречи с Тихоном Никитичем. Хмуро взглянув на невестку, он спросил:
– Иван где? Мне с ним край потолковать надо.
– О чем еще толковать, и так вчера заполночь заговорились, – недовольно отозвалась Полина.
– Вчера один разговор, севодни другой. Опосля того, как с папашей вашим Полина Тихоновна разговор имел, уже и расклад другой. Вы уж позвольте с братом родным потолковать, – с сарказмом, едва сдерживаясь, чтобы не взорваться, говорил Степан.
