Начала любви - страница 42

Шрифт
Интервал

стр.

   — Левую пятку подними, ну?!

Лишённая в тот момент разума, Софи зажмурилась, как если бы её ударили по глазам, и сумела-таки приподнять над одеялом левую, мёртвую прежде ногу. Тут же, впрочем, девочка и разрыдалась — первый раз в присутствии Хайнца.

С этого момента положение самозваного лекаря начало стремительно видоизменяться, отчего Элизабет Кардель решила, что последние остатки разума потеряли вслед за членами семьи губернатора также и некоторые посторонние люди. Фон Лембке теперь всякий раз встречал Хайнца внизу и провожал того до комнаты маленькой принцессы. Больше того, не кто иной, как сама Иоганна-Елизавета принялась дежурить возле запертой двери дочкиной комнаты, чтобы вовремя протянуть отработавшему палачу влажное полотенце для лица. Даже куртку ему подавала!

Полотенцем утирал палач своё мокрое лицо с удовольствием, но вот робкие попытки Иоганны-Елизаветы поухаживать за чародеем, целителем и едва ли не отцом родным (в одном лице все) отклонялись с мягкой и потому обидной решительностью. Не терявший врождённой настороженности, лишь изредка прятавший эту свою настороженность под ту или иную маску, Теодор Хайнц высвобождал протягиваемую ему куртку из рук хозяйки, делая предостерегающий жест, должный означать: «Э, нет, голубушка, я как-нибудь уж самостоятельно...»

Никто Хайнца не просил: сам придумал, сам же смастерил и принёс в один прекрасный день настоящую кольчугу. Оказалось, для Софи.

   — О-о!.. — с нотой покорного удивления произнесла Софи, когда перед ней был разложен металлический костюм, должный вместить в себя весь торс девочки.

Элизабет Кардель хотела бы сказать, что недостаёт теперь одного только стального шлема с забралом... Лишь неумение разговаривать на языке, понятном Хайнцу, заставило Элизабет воздержаться от реплики. Врачеватель между тем обменялся с маленькой принцессой короткими фразами. Если судить по выражению лиц, девочка спросила, поможет ли костюм, — на что Хайнц ответил с обыкновенной для него развязностью, мол, разумеется, мол, стал бы я иначе... Втайне мадемуазель завидовала Хайнцу, как завидовала своему отцу, своей Мадлен, Больхагену и всем прочим наглецам.

   — Он уверяет, что корсет обязательно мне поможет полностью выздороветь, — привычным ровным голосом перевела для подруги Софи, даже не взглянув при этом в сторону Бабет.

Девочка стоически перенесла непростую процедуру первого надевания корсета, лишь иногда возводя к потолку глаза, чтобы как-то обозначить степень своего неудовольствия. Да и откуда было удовольствию взяться, когда в результате получасовых усилий Теодора Хайнца в жёстких металлических лесах оказалась значительная часть торса с заходом на правое плечо. Когда поверх жутковатого сооружения были надеты рубашка и платье, Теодор сделал несколько шагов назад, придирчиво изучил немного раздобревшую фигуру девочки.

   — И очень даже неплохо. Я бы даже сказал, вам идёт.

Элизабет вопросительно вскинула глаза на Фике, однако девочка ограничилась презрительной отмашкой.

   — Это он так шутит, — пояснила она и обратилась к эскулапу: — А снимать-то как?

   — Что, собственно, снимать? — Хайнц вежливо приподнял бровь.

   — Ну этот... — за неимением подходящего слова девочка намеревалась пожатием плеч и опусканием подбородка на грудь обозначить более чем очевидный предмет разговора, но тотчас поняла, что плечами, как прежде, она более не владеет.

   — Мой корсет? — уточнил Хайнц. — Так его вовсе снимать не требуется.

   — А мыться? — недоумённо спросила девочка, ещё не осознавая контуры свершившейся новации.

   — В общем, так, — насупленно произнёс Теодор Хайнц, уязвлённый таким странным отношением к собственному изобретению, — давайте сразу договоримся. Хотите выздороветь — будете носить корсет сколько понадобится. Не хотите — я его сейчас же снимаю, и вы можете ложиться в постель и спокойно ожидать конца. Дело ваше. Только, пожалуйста, решайте сразу. Хотите быть здоровой, хотите бегать-играть-резвиться — это одно. Нравится вам увечье, неволить не смею, живите так. И нечего тут реветь, — последнюю фразу он произнёс, нарочито подняв голос на полтона, хотя слёз ещё не было.


стр.

Похожие книги