В один из своих визитов, наблюдая за тем, как принцесса уплетает принесённые сладости и втайне сожалея о том, что не догадался отсыпать орехов себе в карман, наблюдая, стало быть, и глотая слюну, великий князь вдруг вспомнил новость, которую нёс принцессе ещё вчера, нёс, но не донёс, что-то в самый последний момент его тогда сбило.
— Да, а ведь мы с вами того... — Пётр коротко хохотнул. — Говорят, мы с вами вроде как того, вроде как жениться должны будем... Представляете? — он ещё раз хихикнул, как если бы речь шла о некоем забавном и вместе с тем малоприятном курьёзе.
— Это кто же вам сказал? — спросила его Софи.
— Все говорят, — ответил он и подмигнул.
— Так, да? — девушка хмыкнула, пожала плечами, а брови повторили в точности линию излома плеч. — Ну, мы-то с вами — ладно, а как же ваша Лопухина?
— Тсс, — как бы шутливо, а на самом деле с нешуточным взрывным ожесточением произнёс великий князь и расплющил свои губы о воздетый указательный палец. — Я попросил бы вас не касаться личности Анастасии Степановны.
— Так разве ж я касаюсь? — простодушно удивилась принцесса.
— Не касаться — в смысле не поминать без дела. Поскольку Анастасия Степановна... — он поискал глазами подсказку, — это святая женщина.
— Ну?
— Вот вам и «ну». Говорю, значит, знаю. У нас же с вами совсем другое. Тут женитьба, там любовь. Разные вещи.
— Слушайте, — Софи подалась вперёд, и Пётр едва успел схватить вазу с орехами, иначе она была бы опрокинута на пол, — а что, если я выберу более или менее подходящий момент, и, когда её величество окажется одна, брошусь ей в ноги и упрошу не заставлять вас жениться на мне?
— Вы думаете? — он с сомнением поскрёб макушку, привычным жестом отбросив на затылок свой парик.
— Конечно! — приходя в восторг от собственного благородства, воскликнула Софи. — Она такая добрая, такая замечательная и чуткая! Она очень умная и всё поймёт. И вас, как вы говорили... то есть к вам она хорошо относится. Брошусь прямо в ноги... — Софи застеснялась своих слов и умолкла.
— Ну, это едва ли! — неуверенно возразил великий князь, причём было неясно, относится ли его сомнение к возможному благоприятному исходу такой миссии девушки или же он высказывает сомнение в столь высоких душевных качествах императрицы.
— Я вам говорю! Вы совсем её не знаете. Брошусь в ноги. Мол, ваше императорское величество, дозвольте его высочеству великому князю сочетаться законным браком с Анастасией...
— Степановной.
— С Анастасией Степановной.
Пётр вздрогнул и сощурился:
— Эт-то ещё зачем?!
— То есть?
— Ну, жениться мне на Лопухиной, спрашиваю, зачем?
— Так вы же сами... сами говорили...
— Правильно, говорил о нашей страстной любви. А разве я когда говорил, что жениться собираюсь? Вы, я вижу, готовы сейчас всех собак на меня навесить.
— Да ваше высочество...
— Что? Что «ваше высочество»? Вам давно уже пора различать эти два понятия. Любить — это одно, а того...
Он неловко пожал плечами, ссутулился и пошёл прочь, втайне ожидая, что девушка бросится за ним вслед, примется убеждать, доказывать. На душе у него было сейчас так муторно, что самый пустяковый разговор предпочёл бы он молчанию и одиночеству.
Живущие на японских островах дикари в тех случаях, когда не могут соответствующим образом отомстить своему обидчику, лепят его статуэтку из глины или воска, делают из песка или дерева, а после издеваются над этой самой статуэткой: отрезают конечности, выкалывают глаза — снимают, словом, собственную обиду.
Состоятельные русские находились в куда более выгодном положении, поскольку их крестьяне во всякое время суток готовы были выступить в роли этаких статуэток.
Самое выигрышное положение было у её величества; если допустить, что существовала возможность выведения её из себя (а возможность такая, без сомнения, была), то мальчиком для битья рисковал сделаться всякий российский подданный. И счастье ближайшего к трону окружения зиждилось на добродушии монархини. Распространённость счастливых карьер и судеб при Елизавете Петровне объяснялась в значительной степени именно тем, что императрица отличалась сравнительно незлобивым нравом, и вывести её из себя или, как принято говорить, довести до белого каления удавалось далеко не каждому.
