Начала любви - страница 106
Будучи руководителем внешней политики Русского государства, Бестужеву надлежало определить свою позицию в австро-прусском конфликте, возникшем в результате захвата Фридрихом II большей части Силезии. Прослыв человеком, не изменяющим свои решения, пестуя такой свой образ, Алексей Петрович должен был всё хорошенько рассудить, как следует взвесить, учитывая истинное (чрезвычайно большое) влияние австрийцев и немцев при русском дворе; учитывать приходилось и симпатии императрицы, и возможности казны той и другой держав в том, что касалось пополнения необратимо истощавшихся (чем более получал, тем больше тратил) финансов русского вице-канцлера. Финансы эти самые таяли при самом активном участии сына Андрея, которому поелику возможно ассистировали супруга и дочь, мизерные мерзкие личности. Вот и думай тут, кого поддержать: Марию-Терезию или Фридриха? Австрию или Пруссию? Благодаря тому что Елизавета слушала нашёптывания Лестока, императрица всё больше склонялась к поддержке Пруссии, выступавшей совместно с Францией. Элементарное чувство профессионального благоразумия побуждало вице-канцлера поддержать практически уже объявленный, пусть и в приватном разговоре, выбор её величества. Однако ни на какие подношения со стороны французов Алексей Петрович не мог рассчитывать в силу некоторых ему отлично известных обстоятельств. Австрийский же двор, напротив, должен был, как представлялось Бестужеву, из соображений элементарной экономии (война — штука дорогая) отыскать денежный эквивалент русскому справедливому решению, выработанному при активной деятельности вице-канцлера.
Рассудив и взвесив «про» и «контра», Алексей Петрович Бестужев-Рюмин признал справедливой позицию австрийцев и попробовал убедить императрицу в правильности такого решения.
Бестужев был неплохим дипломатом, но и мужчиной был хоть куда. Этот аргумент оказался для Елизаветы более понятным и, главное, куда более действенным. Горячий и не слишком темпераментный вице-канцлер оказался как раз тем мужчиной, который убедил императрицу, что Австрия, Австрия и только лишь Австрия. Прусский двор от изумления не сразу отреагировал; после нескольких заверительных посланий Фридрих оказался не готов к принятию чудовищной правды. Когда же очередное послание подтвердило и конкретизировало решение русских, кайзер, очень рассчитывавший на армию глуповатого и охочего до жертвенности союзника, был буквально взбешён. Он вмиг растерял благоприобретенную вальяжность, кричал, топал ногами и бил посуду.
Бестужев до поры до времени тихо торжествовал, не ведая того, что немцы подготовили и спланировали контрудар, причём такой контрудар, что только руки развести. Невесту для русского двора они приготовили: молоденькую, невыразительного лика, с острым подбородком и фигурой, желавшей много-много лучшего. Однако же невеста имелась, и с этим требовалось что-то делать. К чести Бестужева, министр тотчас же сообразил, что невеста великого князя и наследника престола — это весомо, серьёзно и, может быть, даже разрушительно.
Вице-канцлер внутренне напрягся, набычился — в общем, приготовился к бою. Внешне же ни привычек своих, ни выражения лица почти не переменил, разве только так, самую-самую малость. Потому и в Москву-то ехал он теперь молчком, напыжившись и посерев лицом, потому и со слугами разговаривал таким тихим голосом, что бедолаги опасались самого худшего и завидовали челяди иных господ. От самой столицы и почти до Москвы не проронил Бестужев и двух десятков слов, затем неожиданно приказал свернуть на Горетово, своё подмосковное имение, расположенное в сотне вёрст от Кремля. Особенно нравилось вице-канцлеру приезжать сюда зимой, когда остальным членам семьи категорически не разрешалось совать сюда нос, когда из печных сивых труб валил дымок с еловым привкусом и снег искрился на солнце.
