— Я подошлю израильскую взрывчатку, — отвечал задушевной нотой Альбертино-сынок.
— Гарная штука, — согласился Бехтеренко. — Ею стекло и испытывали, а делали Златоустовские мастера, которых взорвать и купить вашим сраным банкирам не удалось, — завершил объяснения Бехтеренко и простодушно уставился на Альбертино.
Тот заметно терял терпение и спесь, да тут еще Лаптев подлил маслица из-за стеклянной переборки:
— Полупочтеннейший, не знаю, чем вы промышляете, но уверен, мерзавец не хуже папаши. Если хотите, через десять минут составлю ваше досье, а папашино могу выдать сразу. У него по всем преступлениям лет сто отсидки. Хотите?
Молчание. Шипение Мастачного-папаши, бульканье Мастачного-сына. Бехтеренко хмыкнул.
— Тогда для особо тупых поясню, — продолжал Лаптев. — Лаборатория работает в автономном режиме. Еда есть, вода есть, генератор крутится, воздух подастся. Открою только по приказу Судских. А если сейчас же не покинете этаж специсследований, через минуту даю высокое напряжение на наружную обшивку. Кто не спрятался, я не виноват.
Фантазии Лаптева подивился Бехтеренко. Такого не было, но сказано здорово.
А у меня спецподошва, — показал Бехтеренко низ армейского ботинка. Продуманная система.
— Куда ты меня приволок! — зашипел Альбертино. — Они же издеваются над нами как хотят! Сегодня же Лифшицу доложу!
— А что? Уже Лившиц президент? дурачился Бехтеренко. — А почему не Костя Райкин?
— Ну, погоди, сволочь! — развернулся к лифту Альбертино. Папаша — следом.
И поднимались молча. Бесшумный лифт не скрывал шипения Мастачных. К стенкам лифта они старались не прикасаться.
Наверху особых изменений не произошло, если не брать во внимание, что работники УСИ были сплошь при табельном оружии. Спесь с новых хозяев они сбили сразу, и те без начальства хозяйничать не рискнули.
Разум наконец посетил Мастачного.
— Святослав Павлович, — скрепя сердце обратился он к Бехтеренко, — вы против закона пошли и одобряете наглое поведение. Я доложу министру. Не надо говорить про то, что ключи мне передали, ходили со мной. Это саботаж, и вы понесете наказание. Сорвали, понимаешь, рабочий день. Все. Я уехал. Посмотрим, чья возьмет. Не таких обламывали, — сказал он, усаживаясь в штатный «мерседес» с мигалками и затемненными стеклами.
— Наша возьмет, — возник из-за плеча Бехтеренко Бурмистров. — Растащить уникальное хозяйство не позволим. Сунетесь — как шакалье перестреляем, рука не дрогнет.
Мастачного беззвучно затрясло.
— Постой, Ваня, — оттеснил его Бехтеренко. — Я объясню проще и законно. Во-первых, только с разрешения Совета Безопасности вы могли провести на режимный объект посторонних лиц. Барабашкин об этом знает. Это и есть полнейшее беззаконие. Россию мы еще не проиграли, на кон не ставили и, подобно бесправным шахтерам, касками об асфальт стучать не станем. Начнете с вашим министром шустрить снова, Лаптев передаст ваше досье в газеты. Я с ним знаком. И сынку своему накажите, пусть газ сбросит, знакомство с Лившицем не спасет, и Таня не поможет, и сам президент. Не мешайте работать. Привет вашему Барабашкину. — И сам захлопнул дверцу «мерседеса».
За минуту вся колонна милицейских грузовиков и «газиков» выбралась за территорию УСИ. Выхлопы моторов рассеялись в воздухе. Стало чище дышать.
А город подумал, ученья идут.
В салоне «мерседеса» Мастачный-младший усиленно пыхтел. Старший не пытался сказать что-то и свое оправдание. Не в тот стакан макнули генеральские новенькие звездочки.
— Шантрапа, — первым изрек Альбертино. — Убивать таких мало. — Обида жгла сильнее, чем до этого уникальная техника за бронированным стеклом. Неполученная прибыль всегда вызывает досаду, как утерянное кровное.
— Ничего, сынок, разберемся, — уверил отец Мастачный.
— Чего ты тут разберешься? — презрительно глянул сын Мастачный. — Это бунт, в старину таких вешали на месте! Разболтались, сволочи, проклятая чернь!
— Этих не повесишь, не то время, — вздохнул старший и скосил глаз на новенький генеральский погон. — А надо бы…
— Ладно, — потихоньку оттаял Альбертино. — Решу этот вопрос через Кириенку. Обожаю комсомольцев последнего призыва. Эти голову кому угодно заморочат, шнурки у бегущего стибрят. Делали мальчиком для битья, а он Немцова перехитрил. Жесткий тип. Но полезный, — говорил Альбертино, будто и не случилось досадной оплошности. — В обшем, папаша, я разозлился и в этой вшивой конторе офис устрою. Ты не против?
