От неожиданности Судских забыл о боли. Как Мастачный?..
Больше о нем не упоминалось, но из разговора Судских стало понятно, что майор — их непосредственный начальник и выступает связующим звеном между ними и какими-то коммерсантами. И майор — полная сука, потому что отбирает нагло часть их заработанной доли.
Открытие не поразило его, лишь углубилась боль, заныла, словно рэкет милицейских работников тому причина, а разбой мафиозных структур — узаконенный бизнес.
Отняли надежду.
Лишь вскользь они упомянули о нем: брать с него нечего, разве куртку… Увозили подальше, как отброс.
Возмущение перекрывало боль. Тот самый случай, когда безысходность прорывается воплем возмущения, оно сильнее боли, за ним наступает отупение. И тут Судских заставил себя превозмочь желание поддаться инстинкту. Что, собственно говоря, произошло? Пока еще его всего-навсего стукнули по голове и везут добивать двое безмозглых ублюдков, не убоявшихся Божьей кары. А что им кара, если существуют они в своем усеченном мире, где убийство — обычная работа, за которую платят. Попробуй скажи им о Библии, творениях Пикассо или о музыке Перголези — убьют без сожаления и правильно сделают: оттого, что подвальным крысам объяснять бином Ньютона, картофель лучше не сохранится.
«Да не поддамся я им, — уже без возмущения решил Судских. — Если я не переиграю этих дебилов, прав Все вышний: нечего со мной цацкаться и сам я дебил, только чуть образованнее».
Отбиваться он не собирался, слабо знал технику рукопашною боя, но другим оружием — сообразительностью — решил биться.
Водитель сбросил газ, и вскоре «опель» запрыгал по ухабам.
— Прибыли, — сообщил Дыня. — Выгружаем покойничка…
Открылась задняя дверца, пахнуло свежим воздухом.
«Вода рядом, — сообразил Судских и позволил вытащить себя из машины. — Не прикинуться ли утопленником?»
— А он коньки не отбросил? — спросил напарник Дыни. — Ты его там не того?
Слабый клиент пошел, — заржал Дыня. — Дашь по башке, а он с йог валится. Да кастетом я его. Чехлы сухие. В общем, так: снимаем куртку, не очухается кидаем в болото.
— Вот фуфло, — сплюнул напарник Дыни, — развлечься не дал.
— Давай контролку в затылок сделаем?
— Сделать можно и нужно, только неинтересно это. Хоть бы дернулся…
Судских лежал почти плашмя на траве и безропотно дал стянуть с себя куртку. Свет зажженных фар уходил в сторону, и он осторожно размежил веки. Они не заметили и темноте.
— И навара никакого с козла. За что убивать-то? — возмутился Дыня и пнул Судских тяжелым башмаком.
От неожиданности Судских издал звук, короткий стон, и боевики обрадовались:
— Живой, сука!
Живой… — не смог притворяться больше Судских и, собравшись, кувыркнулся в сторону. Встал.
Подобной прыти от него не ожидали. В боевиках закипала злость, выводя из столбняка. Сивый лох пытался обмануть их, испортив законное развлечение. «Беги!» — требовал от Судских внутренний голос, но заставить ноги двигаться он не мог, и дело тут было не в столбняке, а в самом действии. Убежит — ладно, а если не убежит? Постыдность поимки была противна Судских, и он не думал об этом — инстинкт здравомыслящего человека подсказывал: если бежишь, то виноват.
— Измываться над собой не дам, — сжал кулаки Судских. — Я генерал, и даром это вам не пройдет.
Последнее взбодрило боевиков. Во-первых, живой и бить можно, во-вторых, есть за что.
— Чего бить! — осклабился Дыня. — Мочить будем! — воскликнул он, доставая пистолет.
«Беги!» — в последний раз вопил в Судских внутренний голос. Об оружии он не подумал.
— Да вас же вычислят, подонки! — еще сильнее сжал кулаки Судских. — Убери пистолет.
Дыня осклабился еще шире, передернул ствол, а напарник вооружился монтировкой.
— Щас я тебе… — водил стволом Дыня, примериваясь, куда выстрелить.
— Стоять, мент! — окрикнул Судских. Окрик одновременно и раззадорил Дыню, и спугнул: выстрел и промах. Судских не шевельнулся.
— Атас, Дыня! — привлек внимание напарник. — Гляди!
От трассы но грунтовке прыгали лучи фар. К ним двигалась машина, и явно неспроста: возможно, привлек выстрел. Дыня занервничал, очутившись меж двух огней.
