— Правильно говоришь! — подхватил Корягин и, достав «Красное знамя» из полевой сумки, прочел в ней статью о комсомольском субботнике.
— Видали, как! — Леонид подмигнул друзьям.
— А разве у нас в станице мало такой работы? — спросил Корягин. — Да непочатый край! Война немало беды наделала, и нам пора браться за дело.
— Что и говорить, работы хватит, — сказала Клава.
— Ну… что решим? — обратился Корягин к притихшей молодежи.
— Я — за комсомол! — отозвался Леонид. — Только бы собрать хлопцев и девчат.
— Вот и собирайте, — сказал Корягин.
— А как вы? — ища поддержки, обратился Леонид к своим товарищам.
Разгорелся жаркий спор о комсомоле, и лишь один Вьюн молчал. Молчал потому, что не понимал значения слова «комсомол», хотя хорошо знал, что эта молодежная организация близка ему по духу…
— А ты, Демка, что скажешь? — неожиданно обратился к нему Леонид.
— Я? — Вьюн растерянно оглянулся по сторонам. — Я тоже «за». Но… само слово «комсомол» — никак! Что бы это значило? Как его надо понимать?
Снова поднялся шум.
— Чего вы, хлопцы, смеетесь? — обиделся Вьюн. — Неграмотный я. Может быть, мне давно это слово запало в душу, а вот ясности нету.
— Теперь много всяких слов непонятных, — вставила курносая дивчина, сидевшая рядом с Клавой. — Таких, как империялизма и социализм.
— Эх ты, «империялизма»! — бросил с усмешкой Вьюн. Я и то слова эти знаю. Ишо в Таманской слыхал.
— Что ж это за слова? — подзадорил его Леонид. — Может, объяснишь?
Вьюн горделиво взглянул на Корягина, потом на Ивана Градова, внимательно слушавших разговор, шмыгнул носом и наморщив лоб, ответил:
— Империализм — это богатеи и бедные, а социализм — это когда не будет ни богатеев, ни бедных. Что, не так?
— А кто ж будет тогда? — спросила Фекла Белозерова. — Безлюдье, чи шо?
Вьюн набрал побольше воздуха и разом выдохнул:
— А безлюдья тогда не будет никакого! Люди промеж себя будут равные, как родные братья. Во!
— Ничего не скажешь, в самую точку попал, — похвалил его Корягин. — А про комсомол мы тебе сейчас растолкуем. — Он скользнул прищуренными глазами по сидящим. — Ну, так кто объяснит Вьюну, что такое комсомол?
— Я! — вызвался Леонид и, поднявшись, сказал торжественно: — Комсомол — это коммунистический союз молодежи, верный помощник большевистской партии.
— Понял теперь? — обратился Корягин к Вьюну.
— Понял! — улыбнулся парнишка. — Все ясно. И ежели что, то первого меня в комсомол пишите.
— Дядя Петро, а когда нам в ревком прийти насчет ячейки? — спросил Леонид.
— Да хоть завтра, — ответил Корягин. — А для начала, ну вроде первого задания, поручаю вам привести в порядок братскую могилу, что на церковной площади. Совсем она запустела, разрушилась, а в ней ведь наши братья, отцы, матери, которые отдали свою жизнь за то, чтобы нам жилось лучше.
— Сделаем! — дружно пообещали парни и девушки.
Фекла Белозерова вспомнила о погибшем муже, заплакала. Клава обняла ее, прижалась щекой к щеке.
— Успокойтесь, мамо! Не плачьте!
Корягин простился со станичниками, сел на коня и, слегка стегнув его плетью, поехал в сторону дамбы.
— Этот не такой, как был Мартын Гречка, — одобрительно кивнул Иван Градов. — Наш.
Вьюн долго глядел из-под руки вслед председателю и, когда тот скрылся за деревьями, подумал: «Таким и мой батько был бы теперь!..»
Корягин выехал на дамбу, погнал коня в намет[45]. Переехав мост, он увидел плотников, работавших за околицей у ветряка. В улице верхом на каурой лошади ему попался навстречу Ропот, широкоплечий мужчина лет сорока, с мускулистыми дюжими руками. Выбритое лицо его было покрыто густой сеткой красных прожилок.
— А я хотел к тебе заглянуть, Логгин Прокофьевич, — придерживая Кристалла, сказал Корягин. — Куда путь держишь?
— На атаманово подворье, — ответил Ропот, поднимая по своей привычке глаза кверху. — Решил сарай посмотреть: может быть, на ремонт школы пригодится..
— Это к Прасолу?
— К нему. Он же с Деникиным убег. Вот.
— А рабочих подыскал?
— Из-за энтого дело не станет.
Ропот вытер рукавом рубашки пот с лица.
— Сегодня вечером потолкуем о школе, — сказал Корягин.
— Добре, Петр Владиславович, — молвил Ропот, забирая повод в руки.
