Эти слова (а все мной сказанное ходило в редакции по кругу, перевираясь до абсурда) потом не раз мне припомнят...
Василевский коллекционировал мои письменные отзывы на рукописи. Зачем? Я и сегодня не знаю. Они писались открыто, и стыдиться в них мне нечего. (Возможно, это просто отвечало его конспиративному нраву: сам он в подобных случаях следов старался не оставлять, да и вообще мало что брал на себя, предпочитая устно, в конфиденциальной обстановке склонять к тому или иному решению своих начальников — в данном случае меня или Залыгина.) Вот, например, мой отзыв на статью Бориса Любимова, возврат которой наделал немало шума (Роднянская даже приводила автора к Залыгину, пытаясь вместе с ним уломать главного редактора, но тот, прочтя рукопись, вынужден был со мной согласиться):
"Трудно понять, о чем пишет автор. О театре? О церкви? О том, что раньше были хунты, а теперь повывелись? О горбачевском ЦК?..
Всего намешано в избытке, но очень не хватает стройности и смысла. Можетет быть, этого можно достичь путем сокращений?
И еще. Автору (как, к сожалению, многим) привычно походя развешивать ярлыки и ругаться. Нынче такого и без нас пишут много, и попохлеще, на этом славы не заработаешь. Если можно, то пусть она будет хоть аргументированной, со ссылками и цитатами.
Но есть и интересные наблюдения и мысли. Хорошо бы собрать их воедино.
Непонятно, почему статья готовилась отделом критики: это чистая публицистика.
Последнее замечание говорит лишь о неуемной энергии Ирины Бенционовны: ей хотелось прибрать к рукам всю журнальную идеологию, а без отдела публицистики сделать это было никак нельзя. Обладая тонким литературным чутьем, Роднянская сама, конечно, видела недостатки любимовского опуса и заблаговременно понизила его ранг, переведя в раздел "Из редакционной почты" (так частенько поступали с неудавшимися или слишком "забористыми материалами). В целом подход был ясен: все "наше" годится, как бы плохо ни было написано; все "чуждое" встречает жестокое сопротивление и бракуется под любыми предлогами... В черном списке оказались превосходные публицисты, в том числе из недавних новомирских авторов.
Их-то возвращением я и занялся в первую очередь, понимая, что отвергать негодное мало, надо что-то и предлагать. Начал переговоры с Николаем Петраковым, Игорем Клямкиным, Николаем Шмелевым, Борисом Дубиным, Ларисой Пияшевой, Дмитрием Фурманом, Григорием Ханиным, Анатолием Стреляным... "О Стреляном с Залыгиным и не заикайтесь!" — пугал кто-то в редакции. Ничего, Залыгин откликнулся на это имя с живым интересом, не возражал и против других, предлагал даже сам позвонить им. На редколлегии в середине декабря поставил публицистам задачу: "поискать автора на ситуацию демократической трагедии", —так его формулировка зафиксирована в моих записях. Сам он в те дни много писал — и в "Новый мир", и для других изданий, как-то даже похвастался мне:
— Сразу над тремя вещами работаю!
В "Литературной газете" вышла его заметочка, необычайно меня порадовавшая: язвительный отклик как раз на то выступление Нуйкина о Солженицыне, которым возмущался Дедков.
"Уже и срок прошел, а все еще возвращаешься мыслью к выступлению в Думе А. И. Солженицына. Знаю: далеко не все думцы к этому выступлению отнеслись со всей серьезностью...
Два думца — В.Жириновский и А.Нуйкин — "отозвались” в "Литературной газете".
Жириновский: "Солженицын не знает, что говорит по сценарию ЦРУ..."
Нуйкин: "Жалко человека, который не осознает, что он настолько не соответствует сейчас нашей ситуации, что в итоге оказывается, он никому не нужен".
Надо думать, оба депутата очень высоко осознают самих себя, свое значение в современном мире. Не будь у них этого "высокого сознания", таких выражений они бы себе не позволили. Они подумали бы, может ли человек, так много сделавший для России — и не только для нее, — сегодня быть в России "никому не нужен". Нуйкин, правда, считает необходимым сообщить, что еще не так давно он Солженицыным гордился. Тоже примечательно: сегодня горжусь, завтра отвергаю — вот, оказывается, я какой!
