— Ай да Сазонов! — восклицает Черныш. — Не знал я за тобой этого таланта.
Андрейка довольно хмыкает и говорит:
— На него находит. Иной раз носится по комнате как угорелый. Я сперва думал, что он малость чокнутый, а, оказывается, он таким манером вдохновение вызывает. Теперь полчаса будет отлеживаться.
Все смеются, смеюсь и я. До чего же хорошо с вами, друзья мои — товарищи! До чего же вы все мне родные...
Сашка принимается за анекдоты. По этой части ему нет равных в училище. Анекдоты он рассказывает безобидные и очень смешные. Начал он было один анекдот с «перцем», но Черныш так пронзительно посмотрел на него, кивнув в сторону Нины, что Сашка поперхнулся чаем, объяснив сконфуженно:
— Не в то горло попало. Извините.
Федот Петрович надевает очки, раскрывает альбом с фотокарточками. Вот он пастушонок с длинным бичом в руке, сфотографированный заезжим «пушкарем». Вытаращил мальчонка глаза, руки держит по швам, а сбоку — глупые овечьи морды— подвластное ему царство-государство.
— Лет восемь мне тут. Не жизнь была, а мука смертная. За харчи только и батрачил. Никому не желаю такого детства.
На следующем снимке Черныш в буденовке, рука лежит на эфесе сабли.
— В конармии Буденного снимался. Сабля эта и сейчас у меня. За спиной у вас висит.
Мы оглядываемся и видим саблю, прикрепленную к ковру.
— Можно? — спрашивает Воронок.
Он вытаскивает саблю из ножен, пробует пальцем лезвие.
— Острая, — удивляется Сашка.
Так враги же еще не все перебиты, нельзя ей тупеть, — с улыбкой говорит Черныш.
— «Геройскому парню Чернышу от командира полка», — с выражением читает Воронок надпись и крутит восхищенно головой: — Везло же людям, черт возьми!
— А с батькой твоим я в финской участвовал, — неожиданно сообщает Черныш.
— Да ну! — Сашка даже подпрыгивает. — Ну и как он вам показался?
— Посерьезнее, чем ты. А улыбкой ты на него очень похож. Да недолго пришлось мне тогда воевать: совсем рядом разорвался снаряд. Двадцать семь осколков и осколочков из меня вынули, а сколько еще осталось — одному богу известно. Вот и ковыляю теперь с палочкой. Хоть и хочется мне опять под началом твоего батьки послужить. Командир он отличный — финнам на сто лет запомнится.
— А фашисты вот бьют его пока, — тихо роняет Сашка.
— Так разве его одного? Да только всех не перебить им — кишка тонка.
— Так у тебя отец военный? — с удивлением спрашиваю я Сашку.
— Военный, — коротко отвечает он.
Мы уходим от Черныша поздно. Я говорю в раздумье:
— Вот бы нам прожить такую жизнь... чтоб было что вспомнить...
— Будет, — загадочно говорит Воронок.
Что он имеет в виду? Может быть, опять намекает на свои тайны, которые я узнаю, когда кончится испытательный срок? И почему секреты Воронка смогут повлиять на нашу жизнь? Или мы сразу совершим какой-то необыкновенный подвиг?
Мальчишки всегда мечтают о подвигах. Но как-то странно устроена жизнь — обычно подвиги совершают люди постарше. Всегда мы чуточку опаздываем родиться. Подвиги всегда оказываются впереди, а не рядом. А может быть, вся жизнь человека — подготовка к подвигу? Может быть, подготовка эта идет ежедневно, ежечасно, ежеминутно? Как кристаллизуется соль в перенасыщенном растворе, так и в сердце человека постепенно созревает готовность совершить что-то выдающееся, необыкновенное. И когда приходит час испытания — сердце человека раскрывается, как цветок. И все видят, какое это сердце. Какое сердце у моих друзей? Какое у меня? Как узнать?
