Михаил не ожидал, что Азадель так среагирует на его вопрос, и сначала даже растерялся, но потом быстро дал ей стакан воды и, стараясь, как можно спокойнее, произнес:
— Извините, не вовремя спросил вас о детях.
— Не стоит извиняться, это мне надо даже не извиняться, а каяться. И перед ними всеми и перед вами, — сквозь слезы произнесла Азадель, — Нет, Михаил, она не знает своих детей. Ни сколько их, ни как зовут, вообще ничего не знает и не помнит. Вы должны презирать меня, а зачем-то рискуете жизнью и помогаете. Разве это правильно?
— В жизни многое чего не правильного. Это задним умом мы понимаем, где поступили не правильно, где ошиблись и не тех людей выбрали в друзья. Да и вообще, если посмотреть на все, столько ошибок было допущено, что складывается ощущение, что вся жизнь, это сплошная череда ошибок. Так может из них и складывается жизнь, и если бы их не было, было бы скучно жить? Как думаете.
— Не знаю, наверное, вы правы. Но так хочется, чтобы ошибались другие, а не ты сам.
— Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Хотя с философской точки зрения, в этом его главная ошибка. Ведь ничего не делая, он не осознает суть самой жизни. Она проходит мимо него.
— Михаил, а вы в жизни совершали ошибки, которые хотели бы исправить?
— Больше, чем вам кажется. И главная из них, что я, — Михаил осекся, на секунду задумался, а потом произнес, — что по моей вине погибла моя жена.
— Разве она погибла по вашей вине? Бог с вами. Вы тут совершенно не причем.
— Нет, именно из-за меня она полетела со мной, потому что боялся ей обо всем рассказать, и вообще, не напиши я в рапорте о том, что со мной и экипажем произошло, ничего бы этого не было. А вы говорите, не виноват. Каждому из нас свой крест нести до самой смерти. Впрочем, не стоит думать о смерти, она к каждому придет рано или поздно. Надо жить дальше. Стараться не делать ошибок дальше. Впрочем, это банальная истина, которая вряд ли достижима.
Азадель заметила, как погрустнели глаза Михаила, и ей даже показалось, что он незаметно смахнул слезу. Поднявшись со стула, она молча направилась к двери, потом обернулась и тихо произнесла:
— Спасибо вам за всё, что вы сделали для нас, — и вышла из лаборатории.
Михаил остался один. Разговор с Азадель вызвал в нем противоречивые чувства. С одной стороны, он ясно осознавал, что она во всем помогала профессору и прекрасно понимала, какие ужасные, безнравственные и по сути, преступные деяния они совершают, с другой, ему было жалко её до глубины души. Он даже не понимал, почему именно жалко, но именно жалость двигала его, помогая спастись от возврата в мир, в котором она провела большую часть жизни.
Тем временем, убедившись, что Коэн действительно не в состоянии обнаружить местоположение корабля, Лабарган и Вакхаман уединились. Видимо решение, которое они должны были принять, требовало основательных доводов в пользу его принятия. Однако вскоре они появились в командном пункте, где их уже ждали профессор, Михаил и Азадель.
— Сразу скажу, — произнес Лабарган как только он вошел в зал, — никаких гарантий и обещаний я дать не могу. Как с вами поступят, я не знаю, так как не мне это решать. Могу лишь пообещать, что при необходимости выскажусь в вашу защит.
— Спасибо, — перебив Лабаргана, произнес профессор.
— Благодарить меня не за что, во всяком случае, пока. К тому же, сразу скажу, чтобы у вас не было никаких иллюзий. Для меня вы были и остаетесь человеком, совершившим против моего народа слишком много преступлений, поэтому я не питаю к вам ни уважения, ни симпатии. Однако, обстоятельства складываются так, что в борьбе против новой угрозы, ваша помощь будет полезной. Вот координаты, куда нам следует отправиться. Ввести их следует после входа в гиперпространство, во избежание обнаружения противником.
— Простите, куда мы направляемся?, — спросила Азадель.
— Мы летим на базу Зулу.
— На базу Зулу! — с удивлением произнес Михаил, — Но ведь это просто корабль, местоположение которого всякий раз меняется.
— Вы ошибаетесь, хотя корабль и база имеют одинаковые названия. Это было сделано специально, чтобы Лифинг не мог ни о чем догадаться.
