— Если я правильно понял, вы решили сбежать от Лифинга, который после болезни решил, что мирное сосуществование в галактике Гахр, это не для него. Я правильно понял?
— Нет, не правильно, — стараясь говорить как можно спокойнее, произнес профессор, — Лифинга давно нет в живых. Сын Лаяна Лабаргана пожертвовал собой, взорвав корабль вместе с Лифингом. А я и мои помощники предложили вам заключить мирный договор.
— Позвольте, но я...
Лаян не дал договорить Манкоа.
— Деи. Нам действительно о многом надо рассказать, потому что, судя по всему, на смену Лифингу пришел новый диктатор по имени Коэн.
— Ничего не понимаю, — с еще большим удивлением произнес Манкоа.
— Разговор будет долгим, поэтому нам стоит присесть и обо всём обстоятельно поговорить. Думаю, что бойцы охраны могут подождать за дверью.
Манкоа подозвал к себе одного из бойцов охраны, видимо старшего офицера, и о чем-то с ним переговорил, после чего они покинули центральный пост управления кораблем. Манкоа поправил на лице маску. Ему было непривычно в ней находиться, но воздух на корабле был иной, поэтому приходилось терпеть неудобства. Впрочем, как только Лаян стал рассказывать о том, что произошло, он забыл о неудобствах. Затем в разговор вступил профессор Мукси, который во всех подробностях рассказал ситуацию, которая сложилась после прилета корабля с Коэном на борту. Прошло, наверное, не меньше двух часов, прежде чем, подводя рассказ к концу, профессор произнес:
— Собственно говоря, это все. Благодаря Михаилу нам удалось спастись, а что было дальше, вы уже в курсе. Так что теперь наша судьба в ваших руках...
Наступила пауза. Деи Манкоа прежде чем что-то ответить крепко задумался. Было отчего. Услышанная им информация о том, как был подписан мирный договор от лица умершего Лифинга, существование инопланетного корабля на планете Затанга и, наконец, появление нового человека с амбицией похлеще, чем у Лифинга и наличие на его корабле новых видов оружия, не могла не вызвать раздумий. Наконец он произнес:
— Я вас выслушал. Как вы понимаете, информация слишком серьезная, чтобы сразу и конкретно вам что-то ответить. Мне надо поставить обо всем в известность Совет лиги и только тогда я смогу дать вам ответ по существу. А пока, господа Лабарган и Вакхаман отправятся со мной. На корабле останется прибывшая со мной группа бойцов. Надеюсь на ваше благоразумие и понимание.
— Мы все понимаем и согласны на любые ваши условия, — произнес профессор и, посмотрев на Азадель, хотел что-то добавить, но промолчал.
— В таком случае, до связи.
Взглянув на Михаила, тихо добавил:
— Примите мои соболезнования. Я понимаю, как это тяжело, но я рад, что вы живы и смогли убедить профессора прилететь к нам, — после чего быстро удалился. Через минуту в зал вошло несколько бойцов охраны. Старший офицер подошел к профессору и представился, после чего сказал, что госпожа Азадель и профессор, могут идти либо в свои каюты, либо в лабораторию. При необходимости их вызовут. Мукси и Азадель направились в лабораторию, Михаил последовал за ними.
Михаил испытывал сложные чувства. С одной стороны, судьба профессора и Азадель учитывая, что они творили все годы, что правил Лифинг, и той роли, которую они сыграли в его жизни, его не должна была интересовать и волновать, с другой, он испытывал к ним необъяснимую жалость. Он сам не понимал, с чего вдруг она возникла, и он помогал им, словно был чем-то обязан. Поэтому, когда они втроем вошли в лабораторию, и, видя их угрюмые лица, неожиданно произнес:
— А не устроить ли нам чаепитие, я бы даже не отказался от рюмочки чего-нибудь покрепче. Что скажете?
— Я не против, — вяло произнес профессор, — Азадель, как ты думаешь, у нас найдется в лаборатории чай и что-нибудь из спиртного?
— Вряд ли, хотя...
— Понял, — сейчас все организуем, — и Михаил вызвал андроида, который занимался на корабле вопросами питания. Дав ему указания, Михаил подвинул к столу стулья и накрыл его попавшейся на глаза простыней. Вскоре в лабораторию вошел андроид и вкатил тележку с чайником, посудой и продуктами. Когда все уселись за стол, Азадель спохватилась, и, отлучившись на пару минут, принесла бутылку конька. Михаил наполнил рюмки и, подняв бокал, произнес:
