— Нет, — решил он, — этот зайчик будет долго бегать. Его напугали, сильно напугали. Видишь, след неглубокий, мелкий.
Мы отправились дальше, и опять нам попадались заячьи следы, но Калы качал головой — не годится.
— Вот хороший зайчик! — вдруг сказал он. — Этот устал, хочет спать.
Мы молча крались по следу метров двести — триста. Калы остановился.
— Вон там саксаул, да? — прошептал он. — Потом янтак, видишь? Там зайчик, стреляй.
Действительно, под кустом верблюжьей колючки, прижав уши, сидел желтый заяц. Было как-то совестно стрелять в него, такого беззащитного.
Калы подобрал убитого зайчика, вспорол его кинжалом, ловко выпотрошил и связал так, чтобы не текла кровь.
— Возьми, — сказал он, — хороший зайчик. Еще хочешь?
— Нет, Калы, пить хочу. Жарко.
Мы вернулись в лагерь. Полоска тени на песчаном скате была на ущербе. Вертолет не появлялся. Даша уже проснулась. Перед ней на песке лежала развернутая карта.
— Калы, — сказала Даша, не обратив внимания на зайца, — в пяти километрах на запад есть колодец. Только тут приписка: «Вода солоноватая». Не знаешь, пить ее можно?
— Как зовут твой колодец? — спросил Калы, доставая из мешка стебель чумуча.
— Нефескуи.
— В Нефескуи совсем нет воды. Соленой тоже.
— Точно знаешь?
Калы не ответил, он грыз чумуч.
— Вертолета не будет? — спросил он немного погодя.
— Я почем знаю! — отрезала Даша и в сердцах добавила: — Черти! — в основном имея в виду старшего геолога, пославшего ее вторично на этот злосчастный профиль. — А колодец Сюзанлы?
— Там горькая вода. И верблюд не пьет из Сюзанлы, — сказал Калы, а Сережа закивал: да, да, верблюды не пьют, такая горькая там вода.
— Что ж нам, подыхать тут, что ли? — проговорила Даша. — Когда вы наконец перестанете трескать свой чумуч? Тошнит ведь!
Калы вежливо отодвинулся. Солнце слизало последнюю тень. Я разглядывал карту. Крупный масштаб, пять километров в сантиметре. Тропы, колодцы, вершины и впадины, развалины мечети… Неужели мы тут погибнем от жажды? Нет, весной в пустыне не умирают от жажды, весной есть чумуч. Целый мешок сочных смердящих стеблей — гостинец Калы своим детям — лежал в двух шагах от меня. И еще я знал, что нам не дадут умереть, потому что в разведпартии имеются машины, вертолеты.
А мне хотелось умирать, не совсем, не до конца, но так, чтобы язык во рту стал жестким, шершавым, чтобы пульс замедлился, а из горла вырывался сдавленный хрип: «Воды, ради бога, воды!» И потом, когда чьи-то руки прольют на спекшиеся губы живительную влагу и дыхание станет легким, чистым, испытать и запомнить это воскрешение, этот переход от смерти к жизни, чтобы потом на все глядеть свысока.
— Тут стоят кибитки Тачмурада, — вдруг сказал Калы.
— Где? — почти вскрикнула Даша.
— Тут рядом, на колодце Ортакуи.
— Не знаю такого колодца, — ответила Даша, склоняясь над картой.
Калы без всякого уважения глянул на карту.
— Ортакуи — хороший колодец. Ортакуи можно пить и людям, и верблюдам.
— Так что же ты раньше молчал?
— Раньше ты смотрела карту и ждала вертолета.
— И-ди-и! — сказала Даша, поднимаясь. — Сколько километров?
— Немножко по барханам, потом будет шор, потом опять по барханам, а там кибитки Тачмурада.
— Хорошо объяснил! — сказала Даша и взглянула на меня. — Ты-то как, дойдешь?
— О чем речь! — Я бодро встал, взял двустволку и зайчика.
— Это какой же Тачмурад? — спросила Даша, берясь за теодолит. — Чабан?
— Чабан, — ответил Калы.
На гребне бархана картинно стоял человек в черной бурке, стоял и разглядывал нас в бинокль, хотя мы его отлично видели невооруженным глазом. Тучный, смуглый, с обвисшими усами. За широкой, необъятной буркой лежал плоский пустырь, слегка подернутый зеленью. На нем три кибитки, старенький газик, чуть дальше паслись верблюды. Собаки, злые туркменские собаки с обрубленными ушами и хвостами, задыхались от лая.
Человек опустил бинокль и, сложив руки на животе, дожидался, пока мы подойдем.
— Салям-алейкум, Тачмурад, — сказала Даша. — Не знала, что ты перебрался в эти края.
— Алейкум-салям, Даша-джан, прекраснейшая из женщин. Пусть ты и твои люди будут моими гостями, — на хорошем русском языке отвечал Тачмурад. — А перебрался сюда потому, что вода здесь лучше и корма больше.
