Сотрудники экспедиции приветливо встретили уже знакомого им радиста. В Арктику в те годы мало кто стремился, и поэтому оформление его на работу, опять на ту же Новую Землю, решилось быстро и без волокиты.
Сообщение о возможности испытания на Новой Земле коротковолновой радиостанции вызвало явный интерес. Еще бы! Радист так красочно и ярко описывал, с каким нетерпением Нижегородская радиолаборатория стремится к проведению этих опытов!
Доложили начальству. Предложение было одобрено, и — лиха беда начало! — родилась первая бумага о том, что Гидрографическое управление, дескать, охотно соглашается на проведение опытов и со своей стороны обеспечит все необходимое для этого. Ну и конечно, говорилось, что переговоры, подготовка и проведение опытов поручались «нашему радиотехнику… имярек». Начало было положено. Нижегородская лаборатория всемерно шла навстречу.
Опять вокзал, поезда, и вот он — Нижний Новгород! Огромный мост через Волгу, дом знаменитой когда-то ярмарки, крутой подъем возле кремля и строгое здание лаборатории, выходящее фасадом на набережную у слияния Волги и Оки. Из его окон открывался чудесный вид на безбрежный водный простор. Речные буксиры, тащившие где-то внизу против течения караваны барж и плотов, казалось, стояли на месте. Дали и ветер были почти морскими.
Но больше всего приезжего поразили лаборатории, заставленные приборами, опытное поле с огромными мачтами, невиданные по размерам передатчики с огромными генераторными лампами. Здесь, в лабораториях, все жило будущим, здесь бурлила творческая мысль, кругом трудились замечательные, хорошие, умные люди, влюбленные в радиотехнику.
И вот в уголочке одной из лабораторий появилась аппаратура, которой суждено было стать первой коротковолновой установкой в Арктике. Наступил день, когда приятным баском загудел умформер и передатчик ожил: ровным светом затеплились генераторные лампы, стрелки одних приборов стояли неподвижно, другие же метались, словно угорелые, как и было им положено. Прекрасная аппаратура, еще недавно казавшаяся морячку неосуществимой мечтой, работала!
По тому времени коротковолновый приемник тоже выглядел шедевром. Он размещался на большой панели, ничем сверху не прикрытой. В сущности это была положенная на плоскость развернутая лабораторная схема трехлампового приемника. Лампы его — тогда тоже последняя новинка лаборатории — потребляли потрясающее количество тока. Передняя панель была двойной, и через обе стенки проходили удлиненные ручки управления. Само управление аппаратом проводилось на глазок и на слух. Этот один из самых первых коротковолновых приемников теперь, сорок с лишним лет спустя, вспоминается как трогательный и наивный первенец, но, черт возьми, он был хорош, этот первенец, он отлично работал!
Тщательно проверенную аппаратуру упаковали и отправили в Архангельск. А вслед за ней туда же выехал и радист. Шло лето 1927 года…
Здесь, пожалуй, пора бы сказать, что морячок-радист, затеявший всю историю с получением коротковолновой радиоаппаратуры, был автор этих строк.
Исакогорка — последняя станция перед Архангельском. Слева на высоком холме — ажурные металлические башни радиостанции. Более десяти лет радиосвязь с немногочисленными тогда полярными станциями осуществлялась отсюда. Еще на курсах радистов наши преподаватели, некогда работавшие на этой станции, рассказывали, как они передавали на далекие острова содержание открыток, получаемых от семей полярников. И мы, юнцы, затаив дыхание и развесив уши, слушали рассказы о штормах, пургах, лютых морозах. Всего этого в Москве мы не испытывали и поэтому чувствовали себя глубоко несчастными.
И вот Архангельск — западные ворота Арктики! Для начала надо было с толпой прибывших с нашим поездом пассажиров взгромоздиться на предельно обшарпанный пароходишко с громким названием «Москва», чтобы с его помощью добраться в город, растянувшийся на многие километры по противоположному берегу Северной Двины. До моря еще далеко, но здесь все живет им. Пахнет водорослями, просмоленными канатами, сосной — всеми теми бодрящими запахами, которые заставляют учащеннее биться сердце, зовут в морские дали.
