По-зимнему красное солнце поднималось над стынущим Аганом, стрежень реки был заполнен массой движущегося льда, приходилось непрестанно лавировать между льдинами. Дело шло медленно. В тот день я не останавливался для отдыха и решил, что наутро придется спрятать облас с вещами и уходить пешком. Я уже начал присматривать место для ночлега, когда выше по реке явственно услышал собачий лай. Стоило мне торопливо сесть в облас и продолжить путь, как лай умолк. Потом прозвучал снова, но как будто уже дальше. Я не знал, что и делать. Уже темнело, лед к ночи двигался плотнее, весь облас обледенел, а ног своих в резиновых сапогах я уже давно не чувствовал. Но лай послышался опять, и я плыл на этот благодатный призыв. Хуже всего было то, что я не мог разобрать, на каком берегу лает собака. Уже в полной темноте я последний раз пересек Аган, и мой облас ткнулся в берег возле берестяного чума. Вышедший навстречу хант пояснил: Александр вчера прошел мимо и предупредил, что по Агану плывет на обласе русский. Потому-то мое появление не было неожиданным.
Помогая доставать из лодки заледеневшие рюкзаки, хант бесстрастно произнес: «Твоя могу облас ходи, другой не терпит…» А я вспомнил Хопер и уроки Митроши.
Еще одна встреча с обласком произошла семь лет спустя на озере Дында. Дальнее это озеро лежит в глухих лесах между Обью и Енисеем, вытекает из него холодная река Таз, где стояла когда-то легендарная Мангазея. Долго рассказывать, как я пробирался сюда по Енисею, Елогую и порожистой речушке Кыксе, а потом еще два дня шел пешком. Туманным сентябрьским утром я стоял на пустынном пологом берегу озера, глядя на темнеющий посреди него большой остров, изрезанный заливами и бухтами. На этом острове мне нужно было обязательно побывать по служебным делам.
Я знал, что где-то на берегу должен быть спрятан облас, и, пользуясь охотничьими приметами, довольно скоро отыскал его. Обласок лежал перевернутый вверх дном, а под ним сухая береста, коробок со спичками и крохотное невесомое весло. Этот облас был, пожалуй, вдвое меньше аганского, и на первый взгляд плавать в нем мог только Бибигон или мальчик с пальчик.
Надо сказать, что в ближайшем к озеру Дынде поселке Келлог живут не ханты и не эвенки, а кеты — представители небольшой таежной народности.
Охотники и рыбаки, кеты делают лодки двух типов — тяжелые «илимки», над которыми при помощи тальниковых прутьев укрепляют полукругом берестяные крыши (они тогда очень похожи на китайские джонки), и совершенно миниатюрные обласки, главное достоинство которых — феноменальная легкость. Я мог бы без труда нести такую лодку на плече хоть целый день, но предстояло на ней плыть, и я глядел на обласок с опаской, тем более что поднимался ветерок.
Сесть в такой обласок, как в обычную лодку, нечего и думать. Надо вытащить почти всю лодку из воды, усесться на дно как можно ровнее и тогда уже осторожно сползти в ней на воду. Когда я проделал эту манипуляцию, обласок по самый край бортов оказался в воде. Легкая дрожь от мысли, что надо двигать веслом, передалась моей лодочке. Делая осторожные, расслабленные движения, я все более удалялся от берега.
Когда же обласок вышел из лесистого залива на озеро, где ветер развел небольшую, но частую волну, послышались звонкие шлепки в борт, и я с откровенным страхом посмотрел на черневший впереди остров.
Из-за кочек спокойно выплыла стайка кряковых уток, но я и не подумал менять весло на ружье. Ветерок, а вслед за ним и волны на озере заметно набирали силы. Вдали уже виднелись небольшие барашки, и мне пришлось повернуть лодку носом к волне.
Ох, как не хотелось опрокинуться посреди пустынного озера! Я чувствовал: нужно довериться лодочке, не спешить и поменьше двигаться. Я уже почти не греб, а только держал обласок носом к волне. И он меня не подвел. Когда подошли настоящие валы, обласок плавно перекатывался, словно лист кувшинки на волнах от моторки. Это было даже спокойнее, чем на частой зыби. В конце концов я добрался до острова и благополучно вернулся обратно.
Семь лет между встречей с обласом на Агане и его младшим братцем на Дынде — это семь экспедиционных таежных сезонов. И почти каждый из них памятен для меня знакомством с реками и лодками. Однажды снова довелось встретиться с ленскими долбленками, но уже на другой реке — Орленге. А на Таюре я увидел наконец настоящую берестянку.
