Сергей вдруг резко крикнул мне:
— Стой!
Солнце раскатилось на полу, на бирюзовом китайском ковре. Он задымился пылью, лучи поглаживали старинную мебель карельской березы, которую Маруся велела обить красным бархатом. Оно освещало югославские обои ядовито-изумрудного цвета, расписанные золотыми колонками. Перед Марусей стоял столик на колесиках и на нем две чашки, кофейник, ваза с одной розой и подсвечник с тремя свечами. И вдруг Миша обогнул меня, сделал шаг вперед и закричал высоким срывающимся голосом, схватив себя за волосы. Я перепугалась. Показалось, что он сошел с ума. Сергей быстро обернулся, подскочил к нему, сжал его запястья и крикнул мне:
— Беги в автомат, звони в «Скорую», в милицию.
Он усадил Серегина на диван. Меня поразило, что Маруся не шевельнулась. Ведь ее сыну стало плохо…
— Ты тоже в шоке?!
Я попятилась.
— Русский язык понимаешь?! Маруся мертва!
Я тупо несколько секунд смотрела на него. В комнате чистота, порядок. Маруся сидит так мирно, спокойно…
— Уж не собираешься и ты грохнуться в обморок?! Тон Сергея подействовал, и я выбежала на улицу.
Когда-то Маруся рассказывала мне о своей жизни во время войны. Она училась в железнодорожном техникуме. Было ей тринадцать. Отец погиб на фронте. Мать опять вышла замуж… Маруся перешла в общежитие. Помогать ей перестали: родились близнецы, а Маруся отчаянно хотела купить туфли. Стала она мыть полы у соседей, даже продавала пайки своего хлеба — все копила на обнову, старые, довоенные туфли, совсем развалились. А вскоре на толкучке у нее вытащили скопленные деньги вместе с хлебной карточкой. Она решила броситься под поезд. Все рассчитала. Чтоб не задерживать воинские эшелоны и санитарный поезд, лучше всего электричка в час ночи. Встала потихоньку и ушла из общежития. Ее поздний уход заметил старшекурсник, бывший фронтовик, без руки. Пошел следом, поймал на рельсах, наорал, дал денег. Маруся помнила его всю жизнь, лучше человека она не встречала.
В последнее время она решила собирать «рорутеты», как своеобразно называла редкости антиквариата. И приохотилась читать книги по искусству. Хотя знаний накопила маловато, это не мешало ей теперь судить о старинных вещах категорично. Правда, она подстраховывалась, консультируясь у некоторых «искусствоведов», как называли себя кое-кто из постоянных покупателей антикварного магазина. По-моему, это были не истинные коллекционеры, а перекупщики, не брезгавшие и подделками. Но они хвастали своими связями с музеями, чем и поражали воображение Маруси Серегиной, мечтавшей купить что-нибудь «музейное».
Странная смерть! Сергей считал, что в любую минуту при этом заболевании могло произойти мозговое кровоизлияние, но мне не верилось. Ведь за полчаса до смерти он ее видел, она была спокойна, хоть и боялась операции…
У меня в ушах снова Марусин голос: «Такую вещь оторвала — закачаешься!»
Мы вернулись домой, когда Марусю, после приезда милиции и «Скорой», отправили в морг.
Мишу Сергей притащил к нам, считая, что ему нечего делать в опустевшей квартире. Анюта усадила его в кухне и подливала крепчайший чай. Как истая дочь медика, она верила в целебность этого напитка, поглощая его стаканами, когда готовилась к экзаменам или контрольным.
— Мама купила недавно какую-то антикварную вещь? — спросила я Мишу.
Он непонимающе смотрел на меня красными распухшими глазами. Покатый лоб собрался в гармошку.
— Какую-то вышивку-картину… Бисерная вышивка, большая…
— Мама, ну с чем ты пристаешь к человеку! — возмутилась Анюта. — Разве может он сейчас об этом думать…
Серегин нервно зевнул.
— Когда мы вошли в комнату, где была вышивка?
Он закрыл глаза, на лице его стало проступать напряжение. Как на уроке, когда он не мог вспомнить ни одного произведения по заданной теме.
Брови Анюты запрыгали, она поняла, что я задаю вопросы не зря…
— Вроде… нигде…
Значит, что-то пропало из Марусиной квартиры?!
— Где она висела у вас?
Миша свел брови.
— На ковре. Против кресла. Мамка велела ее прямо на него пришпилить. Все охала, любовалась…
Против кресла висел самый ценный Марусин экспонат — ковер «Исфагань». В тот период, когда она азартно собирала ковры, больше всего разговоров было именно о нем. Как достала, какого он века, в каких музеях есть подобные. Ковер — метр семьдесят на метр тридцать. В форме трапеции. Висел горизонтально. Причудливые симметрично-асимметричные узоры, тончайшее кружево рисунка по голубоватому фону. И если Маруся закрыла такой ковер, значит…
