Он уже очнулся от растерянности, ведя себя в этом кабинете так, точно стоял за кафедрой в зале и читал лекцию первокурсникам.
— И потом, милейшая Марина Владимировна, я — за духовную родовитость. По этой родовитости узнают друг друга все политики, люди искусства, науки, преодолевая пространство и время…
— У Олега были друзья без всякой родовитости.
В кабинете следователя стало сумрачно.
— Вашему Олегу проще. Какие предки! Сам Потемкин! Мне бы такого в генетику… А Олегу предки до лампочки, представляете? Я ездил в Белую Церковь, в Тобольск. Загнал японскую оптику и слетал в прошлом году, весь отпуск ухлопал, искал следы его прапрадеда. А сколько я узнал в архивах о Браницком, коронном гетмане…
Нет, сейчас было не позерство, не рисовка. В голосе Ланщикова звучала страсть исследователя, ученого, первооткрывателя…
— Вы и не подозреваете, что если бы не Браницкий и не Барская конфедерация…
— Меня гетман Браницкий не очень волнует…
Он не уловил ее иронии.
— Мне бы таких предков!
— Зачем? — спросила она. — Отдай себе отчет — зачем? Больше бы уважал родителей?
Лицо Ланщикова посерело, точно его присыпали пылью, губы обесцветились. Он докурил сигарету, повернулся к ней и с силой, хоть и на полушепоте, сказал:
— Я ни о чем не жалею, я уже больше испытал, чем Олег за всю жизнь.
— Ну а Серегина зачем ты привлек? Назло Олегу?
— Подумаешь, пошутил с парнем, вольно ему было всерьез принимать.
— А Варя? Твоей вины нет в ее судьбе? Не боишься, что начнет сниться по ночам, молодой, жизнерадостной, доброй, когда ты превратишься в старика?
— Я здесь ни при чем.
— А кто?
— Какая вам разница? Барс ее зря ко мне ревновал! Подумаешь, пару раз уступил ей свою хату. А в школе была — фу-ты, ну-ты, не тронь меня! К самой неприступной можно ключики подобрать. Главное — результат. В деле, в любви, в карьере. Пример — Григорий Потемкин. — Ланщиков улыбнулся мечтательно, ирония вдруг растаяла, он явно заговорил о сокровенном. — Никто никогда не задумывался, что в русской истории было одно роковое имя — Григорий Отрепьев, Григорий Потемкин, Григорий Распутин.
— И Григорий Ланщиков? — ядовито сказал Филькин, прищурив глаза.
Ланщиков побелел, при всей его браваде напряжение беседы начало сказываться на нем.
— Честолюбив ты, братец, отчаянно, — устало сказал следователь Максимов, точно мудрый учитель бестолковому ученику, — а воли настоящей маловато, мужского характера. Все с наскока хотел, сиюминутно получить.
Потом он поднялся, протянул руку Марине Владимировне.
— Надеюсь, что это наша последняя встреча здесь, хотя если вы меня пригласите в свою школу — приду с удовольствием. Занятно посмотреть на современную молодежь…
— А как же Олег? Кто на него напал?
— Не я, многоуважаемая Марина Владимировна, — ответил Ланщиков. — Так что любопытство ваше остается неудовлетворенным. Сочувствую. Даже ради вас не возьму лишнего греха на душу…
Он нервно хихикал, пока она шла к двери, и его голос сопровождал ее, когда Марина Владимировна побрела домой, поглядывая на воду в Москве-реке.
Река колыхалась в бетонном корыте, ветер гнал скомканные стаканчики из-под мороженого, окурки. Проехала поливочная машина. Она начала соревнование с медленно заигравшим по земле дождем, спеша до него хорошо намочить мостовую и тротуары.
Вечером я разговаривала с Вероникой Станиславовной. Она сказала, что традиции есть гордость рода, надо было им следовать, не рассуждая. Их ветвь была очень бедная. Ссыльный женился в Сибири на дочери попа, родство считалось предосудительным, его поддерживала только сестра. Она помогла дать образование их сыну, добилась, что того приняли в гвардию. Ходили слухи, что у этой ветви рода Браницких хранятся какие-то сокровища, их неоднократно грабили, но они сами ни о чем не догадывались.
— И Олег?
— Он не уважал наше родзенство, считал, что наступило звыроднение.
— Он не интересовался историей предков?
— Ниц. То есть тож кара Матки Боски.
— И никогда никто из Браницких не задумывался, почему князь Потемкин завещал свой стол старшему в семье?
— Не вем, мы з бедных Браницких. До кревных шляхетних родичам не пхались. Меня до Варшавы нигде не возили…
