А что до Мамлеева, весь его сексуальный мистицизм и есть только одни мелкие жирные пальчики. Вынянчил у американцев паспорт и пошел по свету шастать, тоску по Родине нагуливать. Я вот тоже как прилетел в Вену, вижу, по полю зайчик бежит. Ну, думаю себе, раз зайчики тут живут, то и я проживу. Однако ж ошибся. Меня австрияки ни по Духу, ни в частностях не приняли. Замкнутый народец, озлобленный, на чужого человека волком смотрят. Что евреев по католичеству своему упертому не переносят, ну, это уж как водится. Но они еще и на славян зло держат – за то, что порушили империю их говеную да вдобавок мы, русские, местную бестию, знаменитого господина Шикльгрубера, победоносно одолели… Шуточки-то, шуточки мои не ко двору пришлись! Черта лысого у них приживешься.
– Хороши себе шуточки, Василий Яковлевич! В Австрии народ вежливый, все друг с другом по-немецки говорят, здороваются с улыбочкой и обязательно спрашивают: «Как дела?». И всегда обязательно отвечают: «Спасибо, очень хорошо. А у вас? «– «Спасибо, очень хорошо». Повсюду цветочки да распятия. А про вас-то что рассказывают?
Местный язык учить вы не желали, но всех кого не попадя поучать стремились, как тот старичок, что если не выжил еще из ума, то давно уже выжил из памяти. Австрияку, который вас пожить к себе пригласил – из одного только уважения к русскому гению! – вы весь дом загадили. В ванную комнату вещи свои свалили, дряни всякой с мусорных выбросов нанесли – мол, вроде бы это антиквариат. Это по московским меркам любая старая рухлядь значение свое имела, а они у себя от такого «антиквариата» задыхаются, не успевают выносить.
И как он вас только не уговаривал, господин этот: ну, зачем ванную-то портить, в ней ведь мыться можно! Вещички надо прибрать? – вот вам кладовочка. Желаете баньку? – пожалуйста, вот вам сауна, парьтесь в свое удовольствие.
И с питанием вашим тоже никаких проблем – все, что душе угодно. Шпику хочется? – извольте: соленый, копченый, с мясцом пополам. Картошечки отварной? – нет проблем. Даже борщ для вас варили!
Весь этот вожделенный западный комфорт вам на блюдечке, можно сказать, с голубой каемочкой поднесли. Из любопытства, конечно. Прямо тебе «воплощенная греза» – как в театре имени товарищей Станиславского и Немировича-Данченко – «Синяя птица». Живите, радуйтесь, творите!
А вы? Сало у них, видите ли, тощее! Так зачем, скажите на милость, надо было кошачьи консервы жрать, да еще самые дешевые? Понимаю, аппетит имеете особенный – в предвкушении вечного блаженства приучились гадость всяческую потреблять. Видел же я однажды, как вы хлеб свой насущный обрабатываете, до сих пор тошнит. В кастрюльку пригорелую дряни какой-нибудь намешаете, проварите маленько и лопаете с остервенением, давясь. И еще селедку ржавую в придачу.
От хорошей селедки, видать, изжога была? А ведь наша-то жирная селедка – не чета ихней «матиес-херринг»[36], вещь в себе! Недаром же ее «дед» Кропивницкий в стихах воспевал.
Засолили жирную селедку —
Это разумеет всяк, кто пьян.
Хорошо, что выдумали водку…
Господи, нелеп твой балаган!
Если бред все, если жизнь вся тайна,
Если смерть подстерегает нас;
Если мы до глупости случайны
– Кроме водки, что еще у нас?
[37]Впрочем, водкой вы не злоупотребляли. Вы – человек трезвого пути, не то что все ваши ученики – в массе своей одна пьянь. Помню, я ваши ехидные рассказики про них. Особенно про вашего любимца Сашу Харитонова.
Мол, де возьмет Харитонов, да и подарит так вот запросто картину знакомому ценителю таланта своего. «Все, – говорит, – друг, порешили, теперь она твоя, повесь на стенку и наслаждайся вместе с семейством».
Тот, конечно, рад до соплей, целуется, угощает.
Потом, когда пройдет с месячишко, заявляется Харитонов поутру к хозяину и говорит: «Отдавай, гад, картину мою назад, хватит с тебя, налюбовался уже на халяву». Приятель, конечно, в смятение приходит: «Да ты чего? Мы же договорились! Ты же подарил!» А Харитонов знай свое: «Давай назад и баста!»
Ну, хозяин, конечно, откупиться спешит – той же монетой. Харитонов для порядку покочевряжится еще маленько и берет – утренняя жажда томит, не до разговоров. Так и пробавлялись – друзей да ценителей, слава Богу, предостаточно, вот они мелким шантажом неугасимый пламень души и подпитывали.
