На линии - страница 10

Шрифт
Интервал

стр.

— Как стерпеть-то?

— Стерпится, — подбросив ему собранные на ладонь сахарные крошки, ответил Никифор. Казалось, ему было известно все, о чем думалось солдату.

— Пошто ты не уходишь? Ведь воля вольная на руках? Волюшка!

— Воля, баишь? Наша воля — помереть в поле. Нетуть ее, куда ни подайся. Да ты чайком балуйся, польза в нем великая!

— Я бы в деревеньку вернулся.

— Стригунком-то сладко, а через жизнь протопав… Про отца с матерью прознать бы… Да померли, должно. — Никифор, поболтав в чашке остатки чая, плесканул ими под стол. — Меньший я был и своей охотой пошел…

— Чегоженьки, сами шинелю надели?!

— Выходит, так. — Никифор погладил солдатика по мягкому чупу. — В тот год решил мир черед нашему двору. Так и так, ставьте рекрута, и указали на старшего братана… Все из-за девки… — денщик помолчал. Забросил новую порцию щепок. Разлил по чашкам свежего чая. — Девка не в деревню вышла, заметная, вот и приглянулась барину нашему. Он, понятно, не сжелал иметь братана совместником… Так вот… Ну, а заслыша по себе такое невзгодье, положил братка отмститься. Уж шибко он с прилукой слюбился. Мне-то ту пору одно балагурство, но и то примечаю, родители наши запечалились. Правду, и так сплошь невейкой кормились, а управили б братца в Сибирю, и вовсе по миру иди. Сговорились в ноги нашему… Ну, во. Подступаем на двор, аккурат схожий, только у нашего дом оштукатурен да, помнится, повыше. Пришли. С нами народу увязалось полюбопытствовать. Ждем, как водится, надеемся в терпении. И, как я теперьча догадываюсь, просчитался барин: ему и мышку думалось съесть, и кошку погладить — ан не вышло! Ежель, говорит, найдется охотничек пойти в солдаты, то он позволит брату остаться и даже венчаться дозволит. И тут-то бац — я! Уж больно скучили ушам вздохи их… Посадили нас на подводы и уж с деревни сошли, служилые, собирать нас присланные, песню взгаркнули, а братка с прилукой все идут позадку, слезки трут. Жалко им меня и благодарны по гроб! Крестят на путь-житуху, а мне весело на них поглядывать. Я-то и рад, что вырвался! По секрету, другой раз сомневаюсь: уж не от бари ли я задался, раз так охочны мне места и люди чужие?

— Апосля, потом-то, как склалось?

— Ну, коротенько досказать, в Саратове поставили нас под казенную мерку. Пообвык. Фрунт и ружье не велика азбука — знай зубы сплевывай! Зато и нагляделся, чего в избе да на печи ввек не узрить. В немецком Берлине-городе постаивал. Скажу тебе! Кругом камни, лепота по домам всякая, чудная. Вот только бабы тощи, не в пример, положим, ляшским. Эти навроде наших — превеликие охотницы на солдатские обманки поддаваться!

— Я тоже отпишу моей, напомню…

— Как знаешь, — Никифор поскучнел, засобирал со стола. — А совет примешь — так упусти из памяти и родителей и приваду. Не дотянешься до них. так пошто пустотой сердце беренить.

— А как жить-то тогда?

— Как знаешь.

7

Ивана Рыбинского хватились на Мертвецовском, недавно прибавившемся к четырем форпостам Новоилецкой линии, далеко за полдень. Не попадался на глаза, но мало ли куда угонят казака! И лишь когда вышечный углядел в лощинке мирно щиплющего травку его коня, кинулись искать и самого казака. Скоро перед урядником сложили одежду Рыбинского.

— Чин чинарем покладено. Покойней и не приберешь. Поверх шапка, а ее уже сабля давит, — удивленно покачивая головой, разъяснял рассыпинский казак Степан Махин, один из посланных и первым приметивший ее в кустах.

— Слышь-ка, Петр Андреевич, мы тут в землянке у него пошурухали — при месте барахло… Принести.

Урядник отмахнулся.

— Чего ж он взял, сукин сын? — выразил любопытство всех Василий Чумаков.

— Ружья нема, калта[6] не сыскалась…

— Што тебе смертное уложил, — вновь притягиваясь взглядом к лежащей на траве одежде, размыслил Евстифей Махин, пожилой, сурового вида казак той же Рассыпной крепости.

— Какую сымал, батя, такую и клал. В том ходе все и лежит.

— Кутас[7] как гладко выправил! — подступил поближе здоровенный казак Семен Понявкин. — Вот вам, братцы, и нехристь!

Казакам явно приятна была уважительность беглеца к казачьей одежде.

— Это, казаки, он с нами простился! — удивился своей догадке Степан Махин, обводя всех взглядом.


стр.

Похожие книги