Он зашёл в нашу совмещёнку. Посмотрел. Подумал. Спросил:
– И давно это у вас?
– Да вот, уже часа три.
– И как обходитесь?
– По-разному… Ванна всё-таки работает, – попытался я объяснить.
– Не порядок, не порядок, – произнёс гость и остановился в глубокой задумчивости.
– Ну, так что, – не выдержал я паузу, – за мной дело не станет, – намекаю я.
Он почесал почему-то затылок, о чём-то подумал и наконец произнёс:
– Не получится сегодня. А завтра вообще выходной. Придётся аварийку вызывать. Может, на неделе приедет…
– А как же мы? – вмешалась, моя жена. – Это ведь не дача, где можно…
Мой гость опять почему-то почесал свою репу и произнёс:
– Нужно было раньше вызывать, мы ведь только до семи.
– Но ведь сейчас только шесть, – не унималась моя правдолюбка.
– Ну что вы, хозяйка, – спокойно отреагировал наш гость, – тут ведь работы часа на два с гаком!
– Сколько? – решил я взять инициативу в свои руки.
– Что вы, хозяин? Все магазины уже будут закрыты.
К таким ребятам я часто обращаюсь на «ты» и ничего.
Мне даже кажется, что это им нравится, несмотря на то, что это очень коробит слух моей рафенирке. Как-то сближает и стирает грань.
– Не волнуйся, голубчик. Дело поправимое. Тебя как зовут?
– Саня.
– Так вот, Санёк, – говорю, – у меня тут кое-что есть. Я думаю, ты не побрезгуешь московской пшеничной особого разлива. – При этом достаю из бара красивую бутылку водки. У моего гостя отвисла челюсть. Не потому, что он никогда не видел водку. Нет! Он повидал их, наверное, немало! Просто, как мне кажется, он не мог себе представить, что вот так, даже не нужно куда-то бежать, где-то доставать, лежит она милая, и никто не пытается её мгновенно уничтожить!
Первый порыв у него был – схватить и, не мешкая, использовать по назначению, но я опередил его:
– Не торопись, Санёк, она, никуда не убежит. Работа у тебя ответственная, а после работы, сам понимаешь, она будет ещё вкусней.
Он пытался мне доказать, что для выполнения ответственной работы очень даже полезно немножко принять, хотя бы треть, хотя бы четверть. Он согласен был ещё уменьшить цифру, но запутался в дробях и согласился на стакан. Красиво цитировал Михаила Жванецкого, Веничку Ерофеева и ещё кого-то. Но я был непреклонный. Наконец-то консенсус был достигнут. Мы согласились на компромисс, и я поставил бутылку в прихожей, так, чтобы он её видел всё время на протяжении всей работы, и никак иначе.
Я в своей жизни часто наблюдал за работой того или иного мастерового и с большим уважением отношусь к человеку, который работает красиво и добросовестно. Но такое я видел впервые. Он работал не только красиво, я бы сказал – артистично. Он с любовью вытирал свой инструмент. Тщательно раскручивал неимоверно запутанный, бронированный шланг. Долго примеривался, с какой бы это стороны начать втыкать его в унитаз. Подробно объяснял нам, какие ужасы нас ожидают, если он сделает что-то не так и канализация с верхних этажей польётся в нашу квартиру. При этом ему было очень весело, и он не забывал всё время смотреть на часы, которые почему-то стали идти очень медленно. Его шуточки были довольно уместны, и моя подруга даже начала ему подыгрывать.
– Вы, какой институт кончали, Александр? – спросила она без тени иронии.
В то время меня очень умиляла её непосредственность. Я бы не удивился даже, если бы она вдруг спросила, как называлась тема его диссертации. И только значительно позже, когда мы переехали жить на временно-постоянное жительство в Америку, она начала лучше понимать, что далеко не всякая хоматенка доктор или кандидат наук, и не всякий шофёр – бывший главный инженер.
– А этот самый, как его, самолётостроительный.
– Авиационный, – невольно поправил я.
– Да, он самый. Бауманский называется.
Справка 1: МВТУ им. Баумана, один из лучших высших учебных заведений страны. Как мне кажется, сантехников не готовит.
Справка 2: Николай Бауман, он же Грач, он же заурядный ветеринар, он же герой первой русской революции, опьянённый революционным порывом, схватил флаг с лозунгом «Долой самодержавие», но не жонглировал им, а вскочил в пролётку и, стоя в ней, как римский триумфатор, промчался по Покровке, крича: «Долой царя!» Этот инцидент с флагом был первым и последним подвигом незадачливого ветеринара. Игра с флагом, как и следовало ожидать, закончилась плачевно для Баумана. Он стал не человеком, а «жертвой, принесённой на алтарь революции». Похороны Баумана превратились в гигантскую вооружённую демонстрацию, а могила стала местом митингов. Сам Бауман не имел никакого отношения к науке и сантехнике.
