– Тю, тю, тю, вьетнамськая делегасия.
– А что ты делал в этой делегации?
– Тю, тю, пелевосик.
– Ты был переводчиком? Но ты же плохо знаешь язык.
– Тю, тю, тю, тю, длюгие есё хузе.
Ничего смешного здесь нет. Мне кажется, что я разговаривал не лучше во время моей первой поездки в Америку.
Подселили однажды ко мне бывшего аспиранта из… Средней Азии. На время. Невысокого роста, коренастый, узенькие, как у японца, глазки. Вот уже шесть лет он ходит в соискателях, но никак не выйдет на защиту. Да и статью по теме, единственную, несчастную, никак не может родить. Как он поступил сюда, трудно сказать. То ли он был целевиком, то ли его папа имел большой вес в высших кругах. В первый же день он сказал, что таких, как он, чёрных, в Москве не любят. Нашёл, как говорится, причину своих неудач.
– Может быть, из-за имени, – добавил он. Да, действительно, у него было имечко – Мэлсор. Удружили родители. В одном имени Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Октябрьская революция. Чёрт знает кто, не хватает только Авроры и броненосца Потёмкина. Да, в прошлом были имена и похлеще, например Даздралсперма. Ничего особенного: Да здравствует Ленинско-Сталинское первое мая! Ура! Не удивительно, что такое имя не прижилось, могла остаться лишь его часть. Представляете парочку – Мэлсорчик и Даздралочка…
– У нас, – говорил он, – тот не джигит, кто не может съесть целого барашка за один присест. – Этот разговор происходил в студенческой столовой, в которой вместо целого барана на второе подавали его одну стомиллионную часть. Если бы это зависело от меня, я бы в комплект каждой такой порции включал микроскоп, как инструмент контроля. У нас в стране ведь все умеют контролировать. Вот с работой, к сожалению, хуже…
– А как это можно осуществить на практике? – поинтересовался я.
– Вот сходи на Калининский рынок, купи барашка, и я тебе покажу.
– Бегу, вот только одену «со страшным скрипом башмаки», – отвечаю я.
– Ладно, не спеши, – снизошёл он великодушно. – Я расскажу тебе наш национальный секрет. Значит, так. Сначала разделывают барашка и жарят его на большом вертеле. Потом, когда он зажарится, но не до конца, а будет ещё мягким и сочным, его разрезают на длинные полосы. Потом, конец каждой такой полосы берут правой рукой, поднимают вверх, а свободный конец опускают в рот и быстро заглатывают. – При этом он издал резкий, всасывающий звук и я подумал, что действительно с таким напором не трудно проглотить целого барана. Ведь удав тоже не пережёвывает пищу… Патент природы…
– Неужели и ты тоже можешь съесть, – начал было я, но вовремя осёкся, так как увидел подозрительный блеск в его узких глазках.
– А что, по-твоему, я не джигит?
– Джигит, джигит, и твой друг Марс тоже джигит. Но только не приводи его больше к себе. В следующий раз я не посмот рю, что он джигит, и вышвырну его вместе с его подружкой…
Многие выдающиеся писатели хулиганят на тему описания любви в её последней стадии. И это звено довольно хорошо проработано в художественной литературе. Здесь трудно что-либо изобрести. Говорят, что есть даже коллекционеры отрывков на эту тему. А кто, собственно говоря, запрещает мне сделать то же самое? Попытаться, как бы вступить в конкурентную борьбу с ними. Тем более, что я не выдумываю ситуацию, а рассказываю случай из жизни. Мне даже кажется, что такой или чем-то похожий эпизод мог произойти с любым человеком, но почему-то никем не описан. А мы как раз и подошли к нему.
А дело было таково. Как-то Мэлсор, не знаю почему, но тянет меня всё время писать его имя не как положено, с одной заглавной буквой, а как аббревиатуру. Так вот, он однажды отвлёк меня от работы вопросом, не буду ли я возражать, если у нас в комнате поживёт несколько дней его друг, которого за что-то выгнали из института. Он никому не помешает, так как будет приходить только ночевать. Что делать? Пусть приходит. Дело житейское… И вот он пришёл. Представился, зовут его Марс. Я даже переспросил, как это имя расшифровать и не тёзка ли он основоположника научного коммунизма? Оказалось, что это обычное имя и даже никак не связано с астрономией.
