– То, что мы с вами сегодня услышали, ещё раз говорит о том, в каком сложном мире мы живём, и только от нас зависит, какое направление получит новое достижение. Далеко за примерами ходить не нужно. Отпустили Зворыкина, – в Нью-Джерси появилось телевидение. Не в Подмосковье… Заметьте, товарищи. То же самое случилось и с Сикорским. Сколько лет пропало на разработку вертолёта? Вот именно. Поэтому и в данном случае мы не можем быть… Мы ведь не фирма, которая считает копейки… – Последние слова вызвали лёгкое оживление. Все почему-то приосанились, как будто прозвучала команда «смирно» всем сидящим. – А вся ответственность ляжет на наше ведомство, – продолжал он. – На мой взгляд, есть только две возможности. Первая, это запатентовать. Ребята из патентного ведомства хорошо знают, что предпринять в подобных случаях. И вторая, это поставить гриф секретности.
И, обращаясь уже ко мне, неожиданно спросил:
– Вы принесли с собой технический отчёт, аванпроект или что-нибудь? – Этот вопрос был настолько неожиданным, что я даже как-то опешил. Такого откровенного цинизма я не ожидал. Мне даже показалось, что подложи этому типу какую-нибудь бумажку, он припечатает на неё такой гриф, какого я ещё и не видел. И эти бумаги никто уже не увидит.
– Нет, – говорю, – не принёс. – А потом пришёл немного в себя и выдал:
– Нечего было приносить. И темы такой нет, поэтому и волноваться вам не о чем. «А гриф можно поставить только мне на задницу. За то, что забыл, что уже один раз был в вашем ведомстве…» – последние слова я произнёс почему-то про себя, уже на выходе. Как жаль, что хорошие мысли и слова приходят иногда с опозданием. Но это было уже в самом конце встречи.
Провожая меня к выходу, Степанов, нервно теребя свой запорожский ус, всё время повторял, как бы оправдываясь:
– Вы только не волнуйтесь. Ничего необычного не произошло. Я обязательно сообщу замминистра. А вы к этому времени напишите хороший отчёт или небольшую книгу. Боритесь! У нас иначе не бывает… Оставьте свой домашний телефон.
– А я и не волнуюсь, – решил ответить на всё сразу, – всё это я предвидел. И брошюру уже написал. А до Морзе мне далеко. И среда не та… К тому же и телефона у меня нет…
– Ну вот, видите…
Это были его последние слова. Так мне и в этот раз не удалось стать родоначальником… А ведь мог!
Не все аспиранты были «пришиблены» наукой… Были среди них и «нормальные» люди. Особенно иностранцы. Их было немного. Китайцы, например, были всегда подтянуты, одеты в одинаковые синие костюмы и ходили коллективом, по два-три человека. Они были очень замкнутыми, но однажды мне удалось «разговорить» одного из них. Услышал я такое, чего не слышал со времён культа личности. Оказывается, что мы все ревизионисты, ренегаты, паразиты и приспешники империалистов. Видно, не даром во время сноса памятника Сталину, а дело происходило во дворе института, при том ночью, китайские студенты и аспиранты выстроили «почётный караул».
Были на нашем этаже и вьетнамцы, студенты. Отличало их то, что они были чрезвычайно смешливыми. Скажет кто-нибудь фразу, тотчас смех. Скажет другой, опять то же. Но общаться с ними было тяжело. Их язык напоминал почему– то птичье пение. Во время разговора они пытались взять вашу руку и держать её в своей, в знак дружбы. Такая особенность их культуры, естественно, усложняла общение, и только самые терпеливые пытались преодолеть языковый барьер. Помню, однажды я присутствовал при разговоре Юры Ивашкевича с вьетнамцем Анем. Юра, светловолосый, представительный, да и ростом близок к среднему баскетболисту. Ань, несмотря на свои старания, даже становясь на цыпочки, с трудом дотягивал ему до пояса. Дело было на кухне.
Юра держит в одной руке чайник, а другой придерживает Аньчика за пуговицу пиджака, наверное, чтобы не потерять из поля зрения:
– Аньчик, я тебя несколько дней не видел. Где ты пропадал?
Ань (держит в одной руке большую сковороду, в которой зажарена одна маленькая рыбка). Не то скумбрия, не то килька. Он обычно жарил её очень тщательно, добавляя разные специи, травки и сахар, а другой рукой пытается поймать руку Юры:
