По местным обычаям, здесь очень немногие ездят в экипажах, большинство же довольствуется верховыми лошадьми, и потому множество самых разнообразных всадников проезжало мимо окон Марфы Васильевны: кто на службу, кто со службы, кто на проездку, а большинство — так только, для того, чтобы прогарцевать мимо этого уютного окна, в тени шелковичного дерева, в котором, словно в рамке, сидела улыбающаяся красавица с чудными, влажными глазами и в легком, белом утреннем костюме.
Свернув с шоссе, целиком мимо мусорных ям, через задворок старого полицейского двора, на красивом коне едет тоже красивый офицер; оба горячатся и волнуются: один — оттого, что вследствие того же самого получил под бока жестокий удар шпор с репейками.
— Вы куда это, Набрюшников? — спрашивает Марфа Васильевна офицера, который десятый раз делает вид, что совершенно нечаянно увидел красивую барыню.
— Ах, это вы! — удивляется Набрюшников, ловко осаживая коня и монументом останавливаясь перед окном. — Ваше здоровье-с?..
— Благодарю? Что это у вас за лошадь?
— А что-с?..
Всадник чувствует, что его конь как-то подозрительно начинает поднимать хвост и дает ему предупредительный удар шпорами: дескать, веди себя прилично, когда разговариваешь с дамами.
— Да прекрасивая.
— Это я недавно купил в Ходженте.
Незначительная пауза.
— Марфа Васильевна, правда ли, я слышал, что...
— Правда, правда, — хохочет Марфа Васильевна.
— И как это он, почти в упор, и промахнулся?.. — удивляется всадник.
— Как промахнулся?! — удивляется в свою очередь Марфа Васильевна.
— Да из револьвера...
— Из какого револьвера?.. Просто нагайкой.
— С победой имеем честь поздравить! — басит толстый генерал и хохочет, хохочет всем своим ожиревшим существом, хохочет чуть не до апоплексического удара.
Два конвойных казака-уральца, которые трепались за генералом, не ожидая, что тот так внезапно остановится, натыкаются на круп его лошади.
— Чего рты разинули, скоты!..
— А мы хотим Батогова к следующему чину представить за его рыцарскую отвагу...
— У меня в канцелярии уже реляцию пишут о ночном деле, — острит генерал и плотоядно смотрит на круглые локотки Марфы Васильевны.
И с генералом поболтала немного Марфа Васильевна.
Вся словно развинченная, дребезжит оренбургская линейка в одну лошадь; на козлах — солдат в кумачовой рубахе и ермолке с кистью. В линейке сидят четыре дамы в канаусовых блузах и в круглых соломенных шляпках, на которых раскинулись целые цветники и огороды.
— Марфа Васильевна, — пищат дамы, — мы к вам...
— Заходите, — нехотя произносит Марфа Васильевна, которая вообще недолюбливала общество местных барынь.
***
— Да нет же, я вам говорю, это совершенно не так было, — говорит интендантский чиновник, тот самый, что был у Хмурова. — Кому же и знать, как не мне.
— Да вы-то откуда знаете? — спрашивает его другой, тоже, должно быть, чиновник.
Оба они выпили у буфета по большой рюмке полынной и тыкали вилками в тарелку с молодым редисом.
— Я откуда знаю, гм...
— Да, вы-то?..
— Мало ли откуда: тот говорил, другой говорил, третий. Да вот даже, не больше как за четверть часа перед этим, встречаюсь я с…
— Ну, вот то-то же... другой, третий, а мне сам Батогов подробно рассказывал.
— Что же это он вам говорил-то? — язвительно улыбаясь, спрашивает интендантский чиновник.
— Брилло схватил ее за талию, а доктор за ноги и марш-марш в кусты; знаете, тут сейчас кусты, такие густые, ну, вот где новая стройка, большая яма тут еще такая...
Несколько человек окружили рассказчика; какой-то высокий лысый господин бросил обгладывать крыло поданного ему фазана, встал и подошел к прилавку, обтирая усы салфеткой.
— В эту-то минуту является Батогов, а сидел он до той поры в экипажном сарае. Бац в одного, бац в другого: натурально — оба наповал. «Марфа Васильевна, — говорит, — вы свободны...»
— Да тигра кто же выпустил?..
— Какого тигра? Это совсем другая история...
— Да, да, ну, виноват, продолжайте.
— Вы говорите, оба наповал? — прерывает рассказчика лысый господин.
— Наповал; в висок навылет...
— Да они оба живы...
— Как живы!.. Ну, вероятно, скоро умрут, по крайней мере, ранены смертельно...
